Джон Айдинау - БОББИ ФИШЕР ИДЕТ НА ВОЙНУ

Однако семья Фишера не попала бы на обложку этого журнала. Фишер никогда не знал человека, чьё имя в свидетельстве о его рождении стояло в графе «отец», — Герхард, немецкий биофизик. Его мать Регина, из польских евреев, была поразительной женщиной, умной и властной. Помимо Бобби она растила дочь Джоан, которая была старше брата на пять лет. Всё детство Фишера Регина постоянно нуждалась в деньгах, выбиваясь из сил, чтобы одеть и накормить детей. Однако она оказалась более чем изобретательна.

Работу можно было найти: для американцев наступало время свободных рабочих мест. Федеральные вложения в военный комплекс, сочетание производственных технологий и позитивного отношения «мы можем» превратило нацию в наиболее сильную и продуктивную за всю историю. Американская экономика давно превосходила европейскую, теперь же доход на душу населения в два раза превышал уровень наиболее развитых стран Западной Европы, которые довольно медленно восстанавливались после Второй мировой войны, несмотря на огромные вливания американского капитала. Демобилизованные войска возвращались из Европы и тихоокеанского региона к рабочим местам, высоким зарплатам и карьерному росту, к обедам и стойкам с хот-догами; дома были наполнены машинами, предназначенными экономить труд и время хозяек, а центральные улицы изобиловали разнообразными товарами. Победный марш по стране начинало телевидение; наступало время культурного оптимизма.

Солдаты возвращались в период правления президента Трумэна, вдохновлённого ощущением собственной миссии — сдерживанием экспансии Советов и стремлением сделать мир безопасным для демократии.

Во время войны Регина отправилась из Чикаго в Вашингтон навестить близкого друга, венгра по происхождению, доктора Пола Неменьи, затем переехала в Айдахо, где несколько месяцев училась (химии и иностранным языкам), следом нашла работу стенографистки в Орегоне, затем поступила на верфь сварщицей. После этого она оказалась на юге, в Аризоне, где какое-то время преподавала в начальных классах, потом отправилась на восток, чтобы получить диплом медсестры и начать работать по специальности. В конце концов, семья обосновалась в Бруклине, в квартире «Q» на Линкольн-плейс 560, небольшой, простой, но вполне достойной, и именно в Бруклине Фишер провел свои детские годы. Это было удачей: если в Америке и существовала шахматная столица, то ею, без сомнения, был Нью-Йорк.

Фишер рос молчаливым ребёнком, приходящим в восторг лишь от настольных игр и головоломок; когда мальчику было шесть, сестра Джоан принесла ему комплект шахмат. Вместе они начали учиться играть, следуя инструкции. Вскоре Фишер настолько погрузился в игру, что его мать испугалась, не слишком ли много времени он проводит в одиночестве. Она решила поместить в местную газету «Brooklyn Eagle» объявление, чтобы найти для своего сына спарринг-партнера, но оно не было опубликовано, поскольку редакторы не решили, в какую категорию его поместить. Однако то, что они сделали, позволяет им занять почётное место в шахматной истории: объявление было направлено ветерану шахматной журналистики, влиятельному чиновнику Герману Хелмсу. В январе 1951 года он написал матери Фишера письмо, предлагая ей привести сына в Бруклинский шахматный клуб.

Следующие несколько лет Фишер проводил в нем долгие часы, тренируясь у президента клуба Кармайна Нигро. Расстроенный упрямым сопротивлением собственного сына, не желающего понимать всего очарования игры, Нигро испытывал воодушевление от энтузиазма новичка. Если клуб бывал закрыт, Фишер приставал к матери, чтобы та отвезла его в манхэттенский «Вашингтон-сквер», где игра уравнивала все классы, сюда вместе игроков любых социальных ниш Нью-Йорка, от богатых фондовых брокеров с Уолл-стрита до бездомных пьянчуг. К тревоге Регины, помешательство Фишера на шахматах оставалось прежним, и она решила отвести его в отделение детской психиатрии Бруклинской еврейской больницы. Там мальчика осмотрел доктор Гарольд Клайн и сказал, что не стоит беспокоиться по мелочам. По мере взросления Фишер начал посещать Манхэттен самостоятельно; поздними вечерами мать приезжала его забирать.

Гений Фишера проявился не сразу. Он был талантлив, обладал глубоким интуитивным пониманием шахмат, хорошо проявлял себя в клубных партиях и турнирах, но не блистал. До одиннадцати лет Фишер, по его собственным словам, был «просто хорош». В 1955 году он начал посещать Манхэттенский шахматный клуб и быстро стал расти. Этот клуб был для влиятельных лиц; по словам американского игрока Джима Шервина, атмосфера в нем была «довольно спокойной, приходили приличные белые». Год спустя Фишер вошёл в Хоторнский клуб, неформальное объединение шахматных мастеров, минимум дважды в неделю собиравшихся в доме Джека Коллинза. Прикованный к инвалидному креслу, Коллинз жил со своей сестрой Этель, служившей ему сиделкой, и воспитал несколько многообещающих игроков, в том числе будущих гроссмейстеров Уильяма Ломбарда и Роберта Бирна. Коллинз очень серьёзно повлиял на жизнь Фишера. Он собрал огромную шахматную библиотеку, и именно в его доме юный Фишер впервые почувствовал вкус к чтению книг о шахматах, аппетит к которым постепенно стал ненасытным. Он посещал и другие шахматные клубы, например клуб Маршалла в Гринвич-Виллидже, привлекающий толпы молодёжи, и «Фли-хаус» на Сорок второй улице. Игра в этих клубах иногда происходила на небольшую ставку. Если кому-то во «Фли-хаусе» хотелось немного пополнить содержимое своего кошелька, самой лёгкой добычей был «рабби Сэм».