Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер - психограмма диктатора

В одной из своих речей, произнесенных в марте 1927 года, Адольф Гитлер рассказал о зрелище, которое произвело на него сильнейшее впечатление: «В 1919 году я увидел, как везли пленных американских солдат, и у меня защемило сердце. Эти голубоглазые светловолосые парни были сыновьями бывших немецких крестьян. Теперь они стали нашими врагами». Впечатления от этой мимолетной сцены легли в основу сделанной Гитлером общей оценки Америки. Он решил, что она является «краеугольным камнем белой расы», созданным благодаря образцовой эмиграционной политике, где будет создано ядро северной расы «небывалого ранее уровня». В речи, произнесенной 30 ноября 1929 года, фюрер вернулся к этой теме: «Если вы сегодня приедете в США, то сможете увидеть большие территории, заселенные высокими людьми с хорошей кровью. В течение столетия мы посылали туда лучший человеческий материал. В результате сегодня же наблюдаем, как Соединенные Штаты превращаются в опасность для остального мира не столько из-за своего огромного стомиллионного населения, сколько из-за расовой ценности этих ста миллионов».[64]

В память Гитлера впечатались зрительные образы всех наций: «Чехов нельзя причислять к славянам. Чтобы понять это, достаточно не брить чеха некоторое время, и кончики его усов начнут загибаться, что является доказательством монгольского происхождения этого народа». В застольных беседах Гитлер описал баронессу фон Абегг, прибегнув к сравнению ее с животными: «Истинный скорпион: льняные волосы, голубые глаза, клыки по меньшей мере в полтора раза длиннее нормальных зубов, чистейший английский тип! Я с радостью полез бы в гору в одной связке с баронессой. Кроме того, она очень рассудительна: прекрасный образец для фрау Брукманн! Она объездила весь мир. Баронесса знает только два состояния души и тела: сперва полная опустошенность, когда она как паук-крестовик лежит на веранде и все суетятся вокруг, чтобы услужить ей;

затем внезапно просыпается ее вторая сущность, разрушающая сложившееся впечатление о ее лености. Баронесса носится вверх и вниз с поразительной быстротой. Нет ничего удивительного, что ее муж прыгнул в Кенигзее».

Острота его физиогномического восприятия проявилась и во время визита в Италию. «За столом вновь были только шумные придворные льстецы, хотя я с удовольствием бы познакомился с маршалами. Точно так же и на параде в Риме: впереди поток выцветших старых перепелов — сзади скромно стоят генералы! — усушенные глубоко декольтированные дамы с распятием между дряблых грудей».

Адольф Гитлер не переносил определенные типы людей. В застольных беседах 31 января 1942 года он описал «отвратительный итальянский тип».[65] Генерал Кребс рассказывал о «просто звериной жестокости», с которой фюрер делил людей на две категории: тех, кому он доверял, и тех, кому не верил.[66] Гитлеру достаточно было беглого интуитивного впечатления, чтобы заявить: «Этот парень мне не нравится». Причем он никогда не объяснял, почему. Министр финансов Шверин фон Крозигк заметил, что «фюрер стремился сразу же определить свое отношение к человеку. С первого же взгляда возникала симпатия или антипатия».[67]

Адольф Гитлер прекрасно осознавал свои выдающиеся способности и целенаправленно их использовал. Профессор медицины фон Хассельбах, личный врач Гитлера, писал: «Фюрер постоянно утверждал, что одной из его главных способностей является хорошее знание людей, на которое он всегда может положиться. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы определить, является ли человек в умственном отношении ребенком и как его можно использовать наилучшим образом».[68]

Эта примитивная форма восприятия действительности могла стать одной из причин радикального антисемитизма фюрера. В книге «Майн кампф» Адольф Гитлер писал: «В Линце евреев было немного», — и только в Вене он испытал настоящий шок, встретив их «в длинных кафтанах с черными патлами». «Совершенно очевидно, что внешний вид евреев вызвал у Гитлера отвращение. Для него они олицетворяли собой объект ненависта, были символом дегенерации, грязи и сифилиса. Это была чума, причем духовная чума, страшнее, чем "черная смерть", которой был заражен его народ».[69]

Арнольд Цвейг выводит зрительное неприятие фюрером внешнего вида еврея из идиосинкразии на образ черта: «Представление о черте у детей-католиков, к которым относился и маленький Адольф, включает в себя искривленный нос, черные волосы и копыта. Евреи, проникавшие из Галиции в другие области двуединой монархии, несли в себе некоторые черты этого образа».[70]