Манфред Кох-Хиллебрехт - Homo Гитлер - психограмма диктатора

Если Гитлер не находил удовольствия в том, «что мужчина и женщина делают наедине», то где тогда он получал удовлетворение? Поскольку фюрер считал себя исключительным человеком, он не поддавался сексуальному влечению в обычном понимании этого слова. Удовлетворение, к которому он стремился и которое в конце концов получал при помощи своих жутких деяний, носило экстракорпоральный характер.

Периодом наивысшей сексуальной активности Гитлера был небольшой отрезок с 1920 по 1939 год, всего менее двадцати лет. Именно на это время пришлись его самые большие успехи, ему все удавалось. Периоды почти ненормально повышенного настроения, которые сменяли периоды депрессии, вызванные поражением путча 1923 года, заключением в Ландсбергской тюрьме и самоубийством племянницы Гели, сопровождались повышенной сексуальной стимуляцией. Однако высшую точку эмоционального опьянения Гитлер испытывал не в объятиях женщины, а на ораторской трибуне.

Выходя на трибуну, Гитлер подогревал себя и публику музыкой марша. Баденвайлерский марш, который обычно исполняли перед началом его выступления, не только настраивал публику на военный лад, но и стимулировал чувственность фюрера. Во время кризисов Гитлер находил утешение в произведениях, которые исполнял на пианино его шеф зарубежной прессы Пуци Ханфштенгль. Сообщения о победах германского вермахта в России предворялись фанфарами из «Прелюдий» Листа, чтобы настроить слушателей на соответствующий моменту торжества лад.

Гитлер находил сексуальное удовлетворение в доведении публики до состояния экстаза. Себастьян Хаффнер считает, что фюрер открыл для себя этот новый источник удовольствия 24 февраля 1920 года, когда он произнес первую большую речь перед большой аудиторией. Понять воздействие этого события на Гитлера можно, только представив себе, как человек, «который был импотентом, неожиданно получил долгожданное чудо мужской силы».[110] К этому можно добавить слова Пуци Ханфштен-гля: «Баритон Гитлера был мелодичным и имел резонанс. От его гортанных звуков по коже бегали мурашки. Его голосовые связки позволяли придавать звукам такие нюансы, которые оказывали невообразимое действие на публику». Генриетта фон Ширах сравнивала голос Гитлера с виолончелью.

Однако Гитлер был не только единственным исполнителем в своем театре одного актера, представления которого вызывали у слушателей эротические эмоции, сходные с теми, что возникают в опере. По примеру великих образцов Рихарда Вагнера Гитлеру требовались также музыка и либретто. Он предварительно отрабатывал жестикуляцию перед зеркалом. Во время его предвыборных кампаний до 1933 года Гитлера сопровождал актер Деврин, который профессионально поставил фюреру дыхание и дикцию, а также обучил некоторым приема актерского мастерства. Уже при надиктовке своей речи Гитлер впадал в состояние транса. Он настолько концентрировался, что не забирал у секретарши сделанные ей заметки. «Во время диктовки для него я переставала существовать, сомневаюсь, замечал ли он вообще, что я сижу за письменным столом».[111]

Гитлеру нужен был стук пишущей машинки как стимулирующее средство, поэтому он не диктовал стенографисткам. «Как только он упоминал в речи о большевизме, его охватывало возбуждение. Он начинал говорить прерывистым голосом, захлебываясь словами». Точно так же было при упоминании Черчилля (которого он называл «горьким пьяницей») и Сталина («кровавой собакой»). «В таких ситуациях его голос достигал высших точек громкости, он захлебывался собственными словами и сильно жестикулировал руками. Краска бросалась ему в лицо, глаза сверкали гневом. Он замирал на месте, как будто прямо перед ним стоял его враг. Во время этих диктовок у меня учащался пульс, начиналось сильное сердцебиение, поскольку мне передавалось возбуждение Гитлера».

Как правило, речи Гитлера длились более часа. Во время выступления, иногда относительно спокойного, фюрер заводил массы. Чем ближе он подходил к апогею речи, тем более сильным становился его голос. Истеричные крики переходили в гортанные хрипы, и наконец он достигал оргазма.[112] Публика была восхищена, женщины визжали. «Это настоящий водопад! Шафхаузен! Ниагара!»[113] Иоахим Фест считал, что выступления Гитлера носили «неприличный половой характер» и являлись «актами замещения блуждающей в пустоте сексуальности».

В 1933 году Гитлер заявил: «Время личного счастья прошло». Отныне счастье можно было найти только в коллективе. Выступления фюрера должны были способствовать проявлениям этого нового коллективного счастья. «Что может быть прекраснее митинга национал-социалистов, где оратор и слушатель ощущают себя единым целым?»