Анатолий Аграновский - Открытые глаза

— Нет, Марк. Если бы метод был, как ты говоришь, верный, тогда его и проверять не к чему. Однако поручили тебе — значит, нужно. Ты все же пораскинь мозгами. Помни: осторожность — лучшая часть мужества.

— Это что же, писатель какой-нибудь сказал?

— Летчик. Громов Михаил Михайлович.

Галлай начал «раскидывать мозгами»: как быть, если обманут приборы и он, не предупрежденный, врежется во флаттер?.. Единственное спасение — сразу погасить скорость. Убрать газ? Но тогда тяжелый самолет неминуемо опустит нос, начнет снижаться, то есть на какое-то мгновение даже ускорит полет. А флаттеру много и не надо: секунда-другая — и «взрыв». Нет, этого мало — убрать газ. Нужно еще взять штурвал на себя, чтобы самолет пошел вверх, затормозился на подъеме. Но при сильной вибрации штурвал может выбить из рук. Даже наверняка выбьет. Что же тогда делать?..

Только после испытаний Галлай понял до конца, какой драгоценный совет дал ему старый летчик. К критической скорости он подходил очень осторожно, постепенно. Летел не один, в задней кабине сидел инженер-наблюдатель, следивший за показаниями осциллографа. Время от времени Галлай слышал:

— Нормально… Все нормально.

— Добавлю пять, — говорил Галлай, берясь за сектор газа.

— Давайте… Нормально.

— Добавлю пять.

— Давайте…

Галлай снова едва уловимо убыстрял полет. Все шло, как и было задумано, воздушный эксперимент мало чем отличался от наземного, «коллеги» даже беседовали по телефону. И вдруг машину залихорадило, началась бешеная тряска.

Подвел осциллограф; сигнал опасности он подал в тот момент, когда самолет уже врезался во флаттер. Галлай успел почти инстинктивно убрать сектор газа, но штурвал сразу выбило из рук. Это был, как вы понимаете, случай, когда ни смелость, ни хладнокровие, ни физическая сила не могли помочь человеку — только разум. Только научное предвидение…

С земли не увидели «взрыва». Дело в том, что Галлай еще на земле до конца продумал свой эксперимент. Вот что он сделал. На современных самолетах есть триммеры — устройства, создающие определенное стремление рулей. Это и учел Галлай. И во время опыта настроил рули таким образом, что они все время тянули самолет вверх. Другими словами, машина как бы сама стремилась задрать нос, и летчику силой приходилось держать ее в горизонтальном полете. Это было нелегко, но зато в опасный момент Галлаю не требовалось тянуть штурвал на себя — нужно было лишь перестать его удерживать. Когда штурвал выбило из рук пилота, самолет сам полез в гору. Так была погашена скорость и укрощена стихия флаттера.

Летал Галлай, как уже сказано, не один. Когда у инженера-наблюдателя спросили, сколько времени продолжалась вибрация, он сказал: «Минуты две, не больше». Галлай лучше оценил обстановку: «Двадцать секунд». Прибор, записавший колебания, не волновался и потому ответил наиболее точно: флаттер длился ровно семь секунд.

В такие секунды люди седеют.

Гринчик на радостях обнял Марка, хлопнул его по плечу.

— Старый черт! — сказал ему. — Как я рад, что ты живой.

– Твоя радость – щенок в сравнении с моей. — ответил Галлай.

Они должны были пройти долгий и сложный путь, прежде чем доказали свое право на большую работу, прежде чем им доверили испытания первых реактивных машин.

Гринчик после случая с педалью был признан «штопорником» и провел серию полетов на новых истребителях, проверяя, каковы они в штопоре. Ввести машину в штопор и вывести из оного — этого уже было мало. Надо отработать различные варианты «ввода» и «вывода». Надо нарочито допускать при этом ошибки, чтобы проверить, не ведут ли они к катастрофе… Гринчик работал азартно, очень рискованно, но «почерку» его уже была свойственна уверенная свобода мастера.

— Да… — задумчиво сказал однажды, глядя на штопорящий самолет, Александр Иванович Жуков, самый старый из испытателей. — Парень с перцем. Далеко пойдет!

Тут было чем гордиться, честное слово! Пожалуй, Гринчик ценил эти свои «рядовые» полеты больше, чем знаменитый подвиг с педалью. То был глупый случай, а тут все от начала до конца продумано им самим. Тогда опасность нежданно навалилась на него, а тут он сам шел навстречу опасности, сам, но своей воле, создавал острые ситуации.

— Эх, и повезло мне, Маркуша! — говорил он другу — Такие задания дают…

Галлай в ответ только посмеивался.

— Опять заносишься, Лешка! Знаешь, кто был первым испытателем?