И вот он строится, боевой реактивный истребитель, и нужен пилот, который поведет его в воздух, и этим пилотом будет он, Гринчик. Какая получится машина? Как она полетит без винта? Без винта, ведь черт побери! Струя газов — и все. Странно, непонятно… Жюлем Верном запахло в кабинете наркома, когда он произнес эти слова: реактивный истребитель. Для Гринчика они должны были прозвучать примерно так же, как самое первое упоминание о космическом корабле для первого космонавта Земли.
Что ж, он полетит. От него ничего не скрыли, и он пойдет, если надо, на любую опасность. С открытыми глазами.
В середине дня Гринчик появился на аэродроме, в летной комнате. Он не заходил домой и по-прежнему оставался в костюме, только воротник расстегнул. Открыл дверь и остановился на пороге, глядя на друзей.
— Ну, короли, поздравьте меня!
— Опять орден? — спросил Шиянов.
— Тю! Стал бы он хвастать, — сказал самый молодой из пилотов Виктор Юганов.
— Прибавление семейства, — догадался Анохин. — Сын?
— Я знаю, — сказал Марк Галлай.— Этот известный проныра и ловкач снова нас обошел. Тут, братцы, новым заданием пахнет!
Гринчик, сияющий, стоял перед друзьями. Вид у него был торжественный и неловкий. Такой вид бывает у человека, которому нежданно-негаданно привалило счастье и который стыдится своей удачи.
– Повезло мне, короли! — сказал он, — Ох, повезло!
«Короли» заволновались.
— Истребитель?
— Дальний транспортный?
— Высотный?
— Автожир?
Гринчик широко улыбнулся.
— Реактивный! — сказал он. — Реактивный истребитель!
И летчики обступили счастливца. Гринчик отвечал всем разом, и шумный этот разговор помог ему справиться со смущением. А летчики были по-настоящему взволнованы: они-то понимали, что значит для авиации эта новость. Впрочем, вели они себя по-разному. Виктор Юганов, тот откровенно восхищался: «Вот бы мне такую штуку!» Галлай маскировал свой интерес шуткой: «Ну, я ж вам говорил: ловкач». Шиянов старался сохранить равнодушно-деловитый тон, говорил, что, дескать, и на его век заданий хватит: «Без работы не останемся». Анохин порывисто поздравил Гринчика, а после замолчал, стал позади всех: его из-за серьезного ранения не допускали тогда к полетам. Надо ли говорить, что каждый из них рад был бы взять на себя задание, выпавшее на долю Гринчика, и взял бы, не колеблясь, как это сделал Гринчик. Да им всем и предстояли такие дела.
ГЛАВА ВТОРАЯ
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МЕСТЕ ДЕЙСТВИЯ
Аэродром прятался в лесу. Клены и березы тесно обступили летное поле, и, когда до них долетали порывы ветра, рожденные самолетными винтами, они медленно роняли листья на землю. Ветер тут же сникал в листве, кроны деревьев заслоняли крышу ангара, и это было кстати, потому что чужим глазам вовсе не следовало видеть, что там происходит.
Но много воды утекло с тех пор, тайное перестало быть тайным, и сегодня мы с вами вполне можем заглянуть на летное поле, пройти вдоль опушки по серой, примятой траве.
Ангар с пристройками, бензосклад, мастерские, радиостанция, летная комната — все это было, как на любом аэродроме. И широкие бетонные взлетные полосы, и набитая ветром полосатая колбаса на штоке, и приторный запах бензина, и всеми нарушаемый запрет курить — словом, если вам хоть раз в жизни пришлось видеть настоящий аэродром, вы можете, окружив его мысленно стеной леса, представить себе место действия.
По полю кочевало матерчатое «Т», поворачиваясь вслед за ветром. Ветер хлопал флажками на взлетной полосе. По ней бежали самолеты. К самолетам спешили пузатые бензозаправщики.
Людей на аэродроме было много: мотористы, до бровей вымазанные маслом, деловитые механики, молчаливые прибористы, щеголеватые электрики. Это были труженики, «работяги», как они сами себя называли. До глубокой ночи копались они у своих машин, потом отмывали руки чистейшим авиационным бензином, а на заре снова слышался ровный гул — опять они «гоняли» моторы.
Летчики приезжали поздно — часам к семи утра. Это был особый народ. Казалось, все тут делается для них. Для них «гоняют» по ночам моторы, для них метеорологи запрашивают погоду, для них повар дядя Сеня готовит летные обеды в столовой, для них хлопочет дежурный по аэродрому — чтобы они могли сесть в самолет и взлететь в небо. Все тут любили летчиков, гордились своими летчиками, рады были остановиться поболтать с ними, ну, хоть переброситься словом, выкурить папироску. И это тоже свойственно любому аэродрому.
Читать дальше