Иштван Эркень: Письма-минутки

Дорогие мои, кругом дым коромыслом, так что письмо кончаю. В надежде на скорую радостную встречу всех вас целую и обнимаю.

Пишта.

Дорогие мои родители!

«По техническим причинам» сложилось так, что мы, ассистенты преподавателей, включены не в первую, а во вторую группу, поэтому приедем с опозданием в несколько недель, если не месяцев. Конечно, нашей общей радости это убавляет, но тут мы ничего изменить не в силах. Значит, надо как-нибудь продержаться эти недели.

Зато вместо себя направляю к вам своего чрезвычайного посланника, Ласло Луковски; он-то и передаст вам это письмо. Прошу принять его с большей любовью, чем та, что выпала бы на мою долю, поскольку в теплоте и внимании он нуждается сильнее. Минувшей зимой, которая оказалась отнюдь не легкой, он в конечном счете спас меня от морального и физического срыва, вдохнул силы и желание продолжать трудиться. Мы строили планы, как по возвращении домой Лаци поселится у нас, даже творческие замыслы были общими, насколько могут сработаться писатель и художник и насколько можно вообще что бы то ни было загадывать, находясь здесь. Прошу вас считать его своим сыном, ведь он мне больше, чем брат, и подобно тому, как тут мы делили с ним горе и радость, скудные пожитки, которые у нас были, хотим, чтобы и впредь все оставалось так же. Поэтому всю мою сохранившуюся одежду, пожалуйста, отдайте ему и до моего возвращения поддержите его материально, не позволяйте переселиться от нас, но главное — не давайте падать духом. О семье своей он по-прежнему ничего не знает, а даже если и узнает, боюсь, как бы это не оказалось хуже неизвестности.

Конечно, я понимаю, в какое щекотливое положение ставлю всех вас, и наверняка все было бы естественнее и проще, находись я с вами в качестве посредника, этакого «наведенного моста». А так вы в конце концов друг другу чужие, к тому же вас неизбежно ждет разочарование: вместо Эркеня получили Луковски, художника вместо писателя, а он, в свою очередь, станет деликатничать и стесняться, как тот обездоленный человек, кто не привык получать милостыню, но обойтись без нее не может. Держитесь радушнее и веселее, чтобы рассеять его смущение. Представьте себе, что я с вами: уж я бы сумел шутить и дурачиться, постарался бы переломить всякую неловкость.

Я и к другим обращаюсь с просьбой помочь ему устроиться на первых порах, но прежде всего рассчитываю на вас. Коль скоро уж нам не суждено вернуться домой вместе, пусть хотя бы наши мечты о совместных книгах не развеются прахом.

Окажите Лаци необходимую материальную и моральную поддержку, чтобы он не хватался за любую работу, а смог заняться тем, к чему душа лежит. А главное — прошу уделить ему внимания И любви: В плену жаждешь не леденцов, но человеческого тепла и участия, и жажда эта неутолима. Думается, не стоит вдаваться в подробности, полагаюсь на ваши добросердечность и такт. Пожалуйста, прошу вас, примите Лаци как сына, покуда я не вернусь. Хотя, по-моему, и тогда положение не изменится, разве что семья пополнится еще одним членом.

О себе вряд ли еще стоит писать — Лаци расскажет обо мне куда больше, нежели любые пространные послания. Меня прямо-таки распирает от нетерпеливого ожидания, даже работа из рук валится. Посылаю рукопись, более-менее полную подборку русских стихов, которую мне останется потом лишь чуть дополнить и снабдить предисловием. Не знаю, стоит ли что-либо предпринимать на этот счет до моего приезда — может, послать несколько стихотворений в газеты, пусть начинают подготовительные работы. <���…> Очень рад выпуску цикла «Они вспоминают», а также предполагаемому изданию рассказов. Больше ничего готового у меня нет, но дома будет. Чую нутром: теперешнее мое нервозное состояние не способствует сочинительству.

Здоровье мое — лучше не бывает. Лаци распишет в красках, как я растолстел, чем — вспоминая о недавних временах, когда во мне едва набиралось тридцать девять килограммов, — горжусь до чрезвычайности. Делать ничего не делаю, отдыхаю, будто на курорте, и жду, жду. Непрестанно жду. <���…> Обнимаю вас и всех моих друзей.

Ваш Пишта.

Красногорск, 14 июня 1946 года [6] К Рождеству 1946 г. Иштван Эркень возвратился в родной Будапешт. .