Рудольф Бершадский - Две повести о тайнах истории

Что знала наука о письменности на бересте до Арциховского?

В «Житии Сергия Радонежского» — современника Димитрия Донского — упоминалось, например, что в его, скромной тогда, обители «и самые книги не на хартиях [25] Хартия — древнее название пергамента. писаху, а на берестех».

Были известны индийские книги, синьцзянские грамоты, писанные на коре гималайской березы, а также церковные книги, писанные на бересте, — преимущественно сибирские: XVII, XVIII и XIX веков. Так же как золотоордынская берестяная грамота XIV века, найденная в Саратове, они были написаны чернилами. Но если учесть, что в сырой почве чернила с бересты расплываются, в других же почвах, кроме как в пустынях, не сохраняется сама береста, то ясно, что вести археологические поиски написанных чернилами книг или грамот на бересте было делом абсурдным и никому не могло прийти в голову.

Поэтому открытие Арциховским берестяных грамот, текст которых оказался выцарапанным , произвело переворот, с одной стороны, во взглядах на употребление бересты как писчего материала, а с другой, что было еще важнее, — во взглядах на широту распространения письменности на Руси.

Кого-кого не оказалось среди авторов откопанных грамот!

Докладывают своему владетелю в Новгород крестьяне после уборки урожая: «разделили рожь, а на твою долю немного, господине, ржи».

Из сообщения видно, что приказчика господин в этой деревне не имел: крестьяне пишут сами. Но, значит, среди них кто-то был грамотен! И это — XV век, и тогдашняя новгородская деревня — самое большее пять-шесть дворов!

Еще одна грамота. Михаил спрашивает своего господина Тимофея, засевать ли землю рожью: «земля готова, надобе (то есть надобны) семена».

Может быть, автор письма был управителем боярской вотчины, тиуном?

Вряд ли. Будь он управителем, он бы решил вопрос самостоятельно: не такого масштаба дело, чтобы утруждать им господина. Скорее всего, автор и этой грамоты крестьянин.

Но не только одним этим интересно письмо Михаила к Тимофею. Ведь если, как он сообщает, земля уже готова для посева и времени упускать нельзя, то ясно, что вопрос, чем ее засевать, задан в расчете на незамедлительное получение ответа. А как Михаил надеялся получить его?

Видимо, отправка письменных запросов по делам, разрешение которых не терпело отлагательства, было явлением заурядным, и заурядными же были быстрые ответы. Но, значит, связь деревни с Новгородом была регулярной.

Через кого же она поддерживалась?

Одно из двух: или Михаил отправил свое письмецо с нарочным, или воспользовался услугами почты. Правда, у нас еще нет точных данных, что в новгородской земле функционировала почта. Но возможность ее существования не исключена. Больше того: если принять во внимание масштабы Новгородского государства и неослабную опеку столицы над ним, то это представляется вполне вероятным.

А вот грамота, приводящая нас к другому вопросу, — вернее, обрывок грамоты: «Пишу тебе на бересте», — и все.

Кто бы стал подчеркивать такую подробность (так же, между прочим, как она подчеркнута Иосифом Волоцким в его «Житии Сергия Радонежского»), если бы вообще был известен только один вид писчего материала? Кому, скажем, в наше время придет в голову оговариваться: «Пишу тебе на бумаге»? Зато вполне естественно прозвучит фраза: «Извини, что пишу тебе карандашом, а не чернилами».

Что следует из текста грамоты?

С полной очевидностью то, что береста была самым дешевым, самым распространенным (во всяком случае, в частной и будничной переписке), самым «демократическим» писчим материалом. Потому-то, надо полагать, и в обители Сергия Радонежского, когда она была бедна, «самые книги не на хартиях писаху, а на берестех». Потому же, можно полагать, береста и в архивы не попадала, что на ней делали только будничные, мелкие записи.

Обращают на себя внимание и письма к женщинам.

Вот, например, грамота, в которой заказчик велит ткачихе: если у тебя уже готово то, что ты мне ткала, то избели это и присылай.

У заказчика, как видим, не возникает даже тени сомнения, сумеет ли ткачиха прочесть его распоряжение. Уверен: прочтет!

Но, значит, ткачиха грамотна. Или, на худой конец, грамотен кто-то из живущих поблизости к ней, причем этот «кто-то» — человек ее круга: ведь она обратится с просьбой прочесть присланное письмо, если сама неграмотна, не к князю и не к священнослужителям в монастыре, которые якобы одни были грамотны на Руси!