Владимир Рудим - Баллада о дипкурьерах

Урасов вошёл к себе, запер дверь. Теперь он наблюдал за коридором из купе, слегка отодвинув занавеску. Загремела правая дверь. Подрагивающие свечи осветили женскую фигуру. Молодая красивая брюнетка закурила, достав зеркальце, подкрасила губы. При этом она стояла спиной к купе Урасова и, следовательно, в зеркальце видела, что делается сзади.

«Старый приём». Урасов насторожился.

А потом в коридоре появился мужчина. Он держал на полусогнутой руке плащ, но так, что кисть была совсем закрыта. Лицо у незнакомца загорелое, скуластое, челюсти работали: человек что-то жевал.

Тут Владимир вспомнил; что сам до сих пор ничего ещё не ел. Достал приготовленные в Вене бутерброды. Поужинал, не сводя глаз с коридора. Брюнетка ушла, а тип с плащом то появлялся, то исчезал.

Так продолжалось до самой австро-итальянской границы. Какая-то пара покинула вагон. В руках чемоданчики. Да это же брюнетка и тот стриженый!

«Вот те и раз! А я подозревал их. Ошибся, браток…»

Место сошедших заняла другая пара. Лицо женщины не разглядишь — скрыто вуалью. А мужчина — франт, усач.

«Прежние сдали вахту, вот и всё, догадаться нетрудно. Иначе зачем мм ехать до границы в римском вагоне, когда есть три австрийских?»

Италия. Страна, где возник фашизм. В ожидании пограничной и таможенной проверки Владимир посматривал на перрон. В прошлый приезд он впервые увидел здесь, на станции, двух чернорубашечников. Сейчас их что-то не видно. Ошибся: да вот же они, вчетвером, куда-то торопятся.

… Идёт пограничный контроль. Два офицера. На кителях круглые значки: две скрещённые фашины, из которых торчат топорики. Фашисты. Владимир сжал зубы в ожидании.

Долго, тщательно, молча смотрят советский диппаспорт. Ставят печать. Уходят, не проронив ни звука.

«Отложили разговор до следующего раза», — улыбнувшись, произнёс про себя Урасов.

Поезд тронулся дальше.

Теперь уже никто не побеспокоит пассажиров до самого Рима. Вагон утих, все спали. Впрочем, не все. Урасову нельзя было спать. Да и, вероятно, его новые соседи тоже не собирались отдыхать.

Владимира стало клонить ко сну. Он закурил, но это не помогло. Приспустил окно, в купе ворвался прохладный воздух, пахнущий горьковатым паровозным дымом. Сонное состояние прошло. Закрыл окно — снова обволакивала дремота. Порылся в кармане, там были зёрна кофе — пожевал. Не помогает! Вновь открыл окно.

Всю ночь время от времени кто-то проходил по коридору, задерживался на секунду возле купе Урасова. Ясно, кто-то пытается разглядеть, бодрствует ли советский дипкурьер.

Ритмично стучат колёса. Вспомнилось: в пражском посольстве кто-то сказал про дипкурьеров: «Служба на колёсах». И, словно возражая, произнёс негромко' «Ошибаешься, не на колёсах, а на нервах». Неимоверным напряжением воли Урасов не поддался коварному сну.

Утром поезд вошёл под гулкие своды римского вокзала. Здесь дипкурьера, как обычно, должны встретить работники советского посольства.

Урасов не покидал купе. Вот вышли наконец из вагона мужчина и дама с вуалью. Работников посольства почему-то не было. Владимир решил выждать, пока все пассажиры покинут вагон. Однако пора выходить. Пакет с диппочтой крепко прижат локтем левой руки, правая готова действовать в любое мгновение. Сделал несколько шагов по перрону и увидел, что навстречу торопятся двое. Свернуть? Краем глаза заметил: с другой стороны идут ещё трое. Всмотрелся. Да ведь это свои, посольские! Вот среди них Кучеренко — давний знакомый. Урасов быстро направился к ним. А те двое повернули обратно.

— Владимир, привет!

— Здравствуйте! Что же вы опоздали?

— Нашу машину задержали возле самого вокзала. Полицейский и какие-то агенты в штатском. Как твои дела?

— Всё нормально.

Да, всё нормально, всё в порядке. Это звучало как девиз.

И снова дороги. Короткие. Долгие. Тревожные.

В день, когда «набежало», как говорит Урасов, десять лет дипкурьерской службы, его наградили. Он ещё долго — почти до пенсии — колесил по Европе и Азии. В последние годы его спутниками в дипкупе стали комсомольцы нового поколения. Как когда-то его учил Теодор Нетте, так теперь Владимир передавал молодой смене свой богатый опыт, радовался, ощущая в учениках ростки зрелости: бдительность, выдержку, находчивость, мужество.

Обо всём этом Владимир Александрович рассказывал

мне много вечеров подряд. Ровный голос, спокойная, неторопливая речь. Если он вспоминал острые ситуации, его серые глаза темнели, вспыхивали. Рассказывая о волнующем, Урасов гуще дымил трубкой, машинально, без нужды поднося к ней горящую спичку.