Владимир Рудим - Баллада о дипкурьерах

Сержант указал на Немети:

— Татарин?

— Вотяк, ваше благородие.

— Что такое вотяк?

— Вотяки живут далеко на севере.

— Там тоже большевики?

— Нет, там очень холодно. Даже большевики не выдерживают.

Немец рассмеялся.

Только теперь Владимир заметил, что сержант был навеселе. Его взгляд упал на бутылку, которую держал солдат.

— Шнапс. Для вас, ваше благородие, — сказал Урасов.

Сержант понюхал:

— Прима!

В этот момент произошло то, что сразу изменило ситуацию: кто-то в стороне крикнул, что прибыли рождественские посылки. Теперь немцам было не до задержанных. Более того, они повалились на сани и приказали ямщику: «Вези!» Так и въехали в Погорельцы. Совсем развеселившийся сержант орал прямо в ухо Владимиру:

О Tannenbaum, о Tannenbaum!

Wie grьn sind deine Zweige! [1] О ёлочка, о ёлочка! Как зелены твои ветви! (Нем.)

В селе немцы соскочили на ходу и побежали к какому-то дому. Ямщик хотел остановиться, но Урасов зашипел на него:

— Дурень, гони дальше!

Миновали деревню. Это был последний населённый пункт перед окопами немцев. Здесь удалось вырваться. А как там, впереди? Перепуганный ямщик сказал:

— Может, возвернуться нам в Барановичи? Ей-бо!

— Возвращаться поздно. Второй раз живыми не выпустят. Погоняй!

— Господи, помоги! — перекрестился мужик и ударил лошадь.

Вскоре Немети, сидевший лицом вперёд, толкнул Урасова локтем:

— Володька, достань вторую бутылку.

Острый взгляд Лайоша первым заметил четыре фигуры. Да, здесь уже была передовая линия окопов. И солдаты, подошедшие к саням, были в касках. Они приплясывали, взбивая сапогами снег.

— Вайнахтен, вайнахтен!

Владимира словно осенило: он сразу протянул бутылку самогона и запел только что услышанное от сержанта:

Солдаты тут же подхватили рождественскую песенку и тут же, прямо из горлышка, глотнули ядрёного самогона, забившего дыхание. Отдышавшись, один из солдат показал рукой на восток:

— Туда? Давай, давай!

Ямщик тут же рванул сани.

— Ну, пронесло! — облегчённо вздохнул Владимир. — Слава богу!

— И самогону, — добавил Лайош с улыбкой.

Серая темнота окутала всё. Ямщик всё ещё торопил, погонял лошадь, а потом, убедившись, что опасность действительно миновала, поехал тише, время от времени останавливался, проверял дорогу. Владимир тоже не раз слезал, качал головой;

— Слабая дорога, давно тут никто не пробирался.

Мороз крепчал. Владимир и Немеги тесней прижимались друг к другу.

Вскоре дорога совсем потерялась, пробирались наугад. Вдруг попали в какую-то канаву, сани упёрлись во что-то. Взяли левее — ни с места, потом правее. Раздался треск. Ямщик густо выругался.

— Оглобля полетела! Теперь пеши итить до деревни.

Кое-как связали оглоблю верёвками. Лошадь потащила пустые сани, следом пошли все трое.

Увязали в снегу, снег облепил ноги до колен. Лёгкие пальто насквозь продувал ветер. Холодно!

Ямщику же было даже жарко: тёплый тулуп, валенки!

Друзья старались ускорить шаг, но за ними не поспевал ямщик с лошадью («сани совсем оторвутся»), приходилось, пробежав вперёд, снова возвращаться.

Деревня показалась неожиданно. Владимир и Немети прямо-таки наткнулись на крайнюю хату: нигде ни огонька, всё заметено снегом. Даже собаки не брехали. Прильнули к занавешенному изнутри окну. Что-то едва— едва просвечивает. Постучали.

Дверь открыл мужчина, не спрашивая кто.

— Пустите малость обогреться.

— Заходите. У нас ноне людно.

В большой комнате вдоль стен на лавках сидели парни и девчата. В плошках горели лучины. Посиделки. Молодёжь вполголоса пела какую-то песню. Увидя незнакомых, прервали песню, ответили на приветствие, подвинулись, освобождая места. Две или три девушки сидели за прялками.

— Откуда вы? — только теперь спросил хозяин.

— И? Барановичей, — ответил Владимир и, чтобы не было других расспросов, сказал: — К родне едем в Минск. Пленные. Да, как назло, оглобля сломалась. Достанем у вас оглоблю?

— Может, у Куценко. Или у этого кузнеца. Мишкой звать.

Хозяин сказал, где они живут. Ямщик направился туда. Владимир чувствовал, как согревается закоченевшее тело: его и Немети посадили возле печи, и он всей спиной впитывал её тепло. Постепенно разговорились. Спросили про житьё-бытьё, про женихов, про невест.

— Женихи где-то воюют либо в плену вшей кормят, вот как вы, — сказала девушка, видимо самая старшая.