Вячеслав Майер - Чешежопица. Очерки тюремных нравов

Кольку-Мусора ты должен знать. Он из мусора мастерит советского человека нового типа. Живет в подгорной части, мать замучил мусором. Собирает по городу все ненужное, выброшенное – от дохлых собак и кошек до окурков. Приносит домой, раскладывает, препарирует и делает человеков. Умный чудик, это он для вида кричит якобы в припадке и спрашивает: «Который час». Торопится человека сделать и как можно быстрее. Его надо пригласить, подпоить и в морг на ночь положить. Ключ от морга мы достанем. Стоимость операции тридцать рублей.

С блядями тяжелей, они, суки, увертливые, но очень уважают дружка-хахаля Гуню. Он их соберет и подпоит со снотворным. Их надо оголить, в одно место вставить по чекушке и краном поднять в воздух. Ничего с ними не случится, ночь повисят в воздухе на виду у города и после этого происшествия исчезнут с горизонта».

Ясно. Порешили и немедленно к делу. Я подвез к павильону стройматериалы и приказал его отремонтировать, утеплить, застеклить, печь переложить. В нем мы сделали стеллажи – вроде бы для хранения материалов, а на самом деле – нары для ночевки. Гришке-дурачку сшили матрас и набили его паклей. Он от радости стал махать руками, подбирать щепки, подбивать выступающие шляпки гвоздей. Потом затопил печь и стал в нее смотреть, плача не то от нашей заботы, не то от жары. Чалдон принес ящик гомыры и мешок овечьих голов. В воскресенье их сварили, а рано утром в понедельник пригласили на пир собранных в окрестностях ханыг, чтобы успеть к приходу Элеганта. Гришка-дурачок оказался умельцем – сделал стаканы из выброшенных бутылок. Он их перевязывал ниткой, промоченной в бензине, а затем поджигал. Бутылки ровно кололись и получались стаканы. Хлеб, соль, головы лежали на выструганных досках. Выпив гомыру, кряхтя от градусов, братва гольная закусывала мясом из голов. Языков, конечно, не было – они деликатес и ушли на столы начальству. Любители бульона запивали им, черпая поварежкой из большой кастрюли. Гришка-дурачок находился в экстазе. Чалдон объяснил, что и как надо делать перед Элегантом, как посрамить этого оголителя. Девки-бляди, чтобы в танцах вокруг Элеганта не запутаться, стали снимать трусы и подвязывать юбки.

Народ с нетерпением, поглядывая на часы, ждал Элеганта. Как только он появился и вскочил на водочные ящики, тут же из-за угла с шумом нагрянула ватага, которая, расстегнув ширинки и оголив задницы, стала кружиться вокруг него. Зеваки-иркутяне и приехавшие гости города подобного не видели, конечно, никогда. Два подсаженных слепых гармониста затянули фокстрот. Элегант побледнел, прислонился к стенке сарая и как-то согнувшись, под хохот пляшущих и толпы побежал прочь, почему-то мелко-мелко перебирая как бы на месте ногами. Чалдон свистнул – ширинки застегнулись и задницы задрапировались.

Доедали овечьи головы и допивали гомыру в неудержимом хохоте и нахлынувшей радости. Пьяных здесь же оставили спать под присмотром Гришки-дурачка.

Строители, насмеявшись, вторую половину дня работали в аврале, с подъемом. Говорили: не только своим детям, но и будущим внукам расскажем о виденном. Когда я доложил Валанчусу о том, для чего был сделан такой срамной парад, он сказал: «Эх, посадят, как разберутся, не только меня, но и тебя».

Пляска голых потрясла город. Несколько журналистов расспрашивали строителей о деталях происшествия, так и не поняв суть подобного всплеска. Художник-абстракционист Сергей Стариков, удачно доставший справку о том, что он сумасшедший, ходил и набрасывал эскизы, мозгуя экспозицию. Чего только не говорили люди об этом событии, считали его даже следствием монгольского землетрясения. В разговорах и пересудах забыли об Элеганте, который навсегда перестал, успокоившись, расстегивать перед общественностью ширинку штанов производства Черемховской швейной фабрики.

С Марксом дело обстояло сложнее, он почему-то в этот день не пьянел и его пришлось аж в сумерки подвести к колодцу и слегка пристукнуть. На колодец закатили асфальтовый каток. Маркс орал благим матом, просился назад, но его скулеж поглощался положенными рядом тюками стекловаты. Маркса пожалели и опустили в колодец теплотрассы, там было теплее. Он пробыл всего несколько дней, так как стали лаять бродячие собаки, которые ночами спали на крышке теплого колодца. На это обратили внимание и услышали зов Маркса о помощи. Каток отодвинули и вылез несчастный, расцарапанный, ободранный, но живой и невредимый тезка классика. В этот же день он покинул неблагодарный город, при этом слышали, как он поминутно матерился, проклинал людей, соцстрой, Советы и все подряд.