Юлия Андреева - Ближнее море

– Простите, – наконец не выдерживаю я. – Объясните, пожалуйста, что вы имели в виду, называя меня «голубым»?

– Что? – торговка залихватски подмигивает, отчего мне сразу делается не по себе. – А то, что вы такая… такая тонкая, нежная.

– О господи! Да, я женственная!

– Женственная? Нет. Женщины не такие. Вот это, например, женщина, – продавщица разворачивается и с размаху тычет в огромную бесформенную бабенцию с двумя неподъемными сумками, висящими по бокам точно гири, и с совершенно осоловелым взглядом. – Вот женщина! Наша женщина. А вы…

– А я голубой, – соглашаюсь я, отступая и радуясь, как ни разу не радовалась за эту весну. – Ведь я никогда, никогда не стану такой женщиной!..

– Одно время Ирина Малярова пыталась заработать на жизнь продажей у метро театральных билетов, – рассказывает Алина Мальцева. – Но поэту продавать билеты это… в общем, ничего она на этом поприще не заработала, только выматывалась и время тратила.

Однажды, выходя из метро, я приметила Малярову и подошла к ней. Поздоровались, у меня были с собой какие-то пирожные и я отложила ей половину в полиэтиленовый пакет. Ирина Александровна удивилась и очень обрадовалась.

Прошло сколько-то времени. Я, признаться, уже позабыла об этой истории, но Малярова помнила. И вот однажды на каком-то собрании в Союзе писателей Ирина Александровна вдруг взяла слово и громко заявила, что если нужно будет отправлять кого-то к больным коллегам, следует непременно послать Алину Мальцеву. Потому как Алина такой человек, что все равно придет и что-нибудь принесет им.

Несколько раз Ирина Малярова одалживалась у поэтессы Алины Мальцевой.

Взяла раз, другой, третий, четвертый. Брала и не отдавала. Должно быть, не получалось собрать нужную сумму. Не вернув долга, снова была вынуждена просить взаймы…

– Ну, вы мне не отдавайте, – попыталась однажды успокоить Малярову Мальцева, в очередной раз раскрывая свой кошелек перед незадачливой поэтессой.

– А я и не собираюсь, – простодушно ответила Малярова.

Зашла в гости в Союз писателей России. Уже на лестнице:

– Как вы, Юленька, расцвели! Убирать пора.

На фестивале в 1989 году в Баварии в числе особо желанных гостей числилась группа наших литераторов во главе с поэтом Евгением Рейном. Это было особенное время: Европа жаждала увидеть, услышать, почувствовать русское, русские же ощущали себя счастливыми детьми, впервые в жизни дорвавшимися до сладкого. Хотелось смотреть, слушать, пробовать, примерять… хотелось всего и сразу, буквально объять весь мир.

– Среди русской делегации выделялась Саша Петрова – яркая одаренная девочка со своеобразными интересными стихами, – рассказывает Николай Якимчук.

– Для Александры Евгений Рейн был бесспорным кумиром, на которого она чуть ли не молилась.

Был сделан буклет фестиваля, на котором участники писали друг другу слова дружбы и любви, обменивались координатами, клялись, что никогда не забудут этих дней и друг друга.

Уже в поезде на Ленинград Саша Петрова подошла к Николаю Якимчуку со скромной просьбой подписать для нее у Рейна буклет. Ее чувство благоговения было таким сильным, что она не смела даже приблизиться к поэту…

Якимчук взял буклет и ручку и, войдя в купе, обратился к Рейну, читающему на верхней полке какой-то детектив.

– Евгений Борисович, не могли бы вы подписать буклет для одной милой девушки? Может, вы знаете ее – Сашу Петрову. Она была в Мюнхене вместе с нами, она очень любит ваше творчество и… и вообще благоволит к вам. Напишите что угодно, девушке будет очень приятно.

Ничего не говоря, Рейн взял протянутую ему ручку и, быстро что-то начертав, вновь уткнулся в книжку.

Когда Якимчук вернул подписанный буклет, с Сашей случилась истерика.

– За что он меня так?! Что я ему сделала?! – рыдала девушка.

Якимчук посмотрел на сделанную минутой раньше в его присутствии надпись:

«Трясет. Евгений Рейн».

Ага. Стало быть, Рейна попросили написать что угодно и он описал свои ощущения. Вагон действительно заметно потряхивало на рельсах.

– Стой здесь. Сейчас разберусь, – Якимчук вновь скользнул в купе.

– Евгений Борисович! Ну нельзя же так, вы жутко расстроили милую девушку. Не могли бы вы как-то исправить свою запись, чтобы ей было не так обидно…

Как и в первый раз, Рейн взял ручку и буклет и, не задумываясь, сделал приписку: