Юлия Андреева - Ближнее море

Слуга скрылся в подъезде и вскоре появился перед дщерью Петровой.

– Они сказали, что платье вообще не продается! – дрожа от возмущения, сообщил он. – Его только что привезли из Франции для дочки…

– Бумагу, перо – живо! – вскричала оскорбленная императрица. Тотчас был написан указ о запрете использовать березки для развешивания белья или платья, а все обнаруженные на деревьях вещи следовало немедленно отбирать и передавать в казну.

«Понеже по Невской Першпективой против разных домов берёзки посажены для увеселения, а ныне усмотрено, что между теми берёзками развешено белое платье, того ради Ея императорское величество соизволило указать о том обывателям, чтоб они никогда платья не вывешивали, а ежели впредь кто по той Невской между берёзками будет платье развешивать, оное отбирать в казну».

Так было арестовано белое платье. А вскоре и березовая аллейка исчезла с лица Невского проспекта.

Идя однажды по Невскому, я вдруг явственно различила среди привычных домов и броской рекламы старинное белое платье и вспомнила эту историю. Платье стояло, одетое на манекен напротив дверей в Интерьерный театр, словно не решаясь постучать в дверь.

Вдруг подумалось, что, может быть, это то самое платье, снятое с березки и отправленное во дворец… Но оказалось, что это выставка восковых скульптур. Рядом с безголовым манекеном стояла сама Елизавета, фигуру которой я поначалу не заметила из-за рекламного щита. Императрица злорадно усмехалась, а обезглавленный манекен в платье стоял на пороге своего собственного дома, не смея войти и не понимая, что делать дальше.

Из чего состоит человек?

Прежде всего, человек от Бога. Так как Бог сотворил его. Мы так и говорим: «Отец Небесный». И еще немного он, конечно, от лукавого, поскольку Бог создал только первых людей, а благодаря дьяволу они были изгнаны из отчего дома и зажили самостоятельно, своей семьей, рожая новых и новых людей.

Человек – это его семья и его учителя, все те, кто повлиял на него. Это друзья и даже соседи, это книги – человек состоит из книг тоже, а многие люди даже в большей степени книги, чем люди. Человек состоит из всего того, что ему удалось поглядеть на своем веку, неважно – заброшенная это деревенька в две избушки, речка, поле да лес или же египетские пирамиды, пустыни, блескучий Лас-Вегас или очаровательный Париж. В человеке, который любит Париж, тот занимает весьма существенное место.

И еще человек – это его предки, генетический код которых всегда при нем. Неважно, знал он своих родителей или нет, они в нем, вместе с бабушками и дедушками – все, вплоть до самого первого человека.

В человеке много звезд и такое количество разнообразных миров, какое только позволит впустить в себя воображение.

Человек – это все и всё, что и кого он любит, и все и всё, что и кого он боится и ненавидит. Да, в нас не меньше врагов, чем друзей.

И еще душа… душа, унаследовавшая памяти всех инкарнаций, через которые она проходит.

Поэтому, пытаясь написать что-то о себе, я неминуемо начинаю говорить о других, о дожде за окном, дожде внутри меня. Из меня вылезают герои книг и моя шумная, вечно командующая всеми бабушка. Во мне живет Япония. Не вся Япония, а несколько любимых городов: Нагоя, Токушима, Киото, Нара, Наруто, во мне крошечная буддийская молельня, выдолбленная трудолюбивыми монахами в скале, и она нисколько не мешает православным храмам моего родного Питера. Во мне есть Нотр-Дам де Пари и китайские львы «ши-цза».

Когда я хочу рассказать о себе, я рассказываю истории, в которых кроме меня есть и другие персонажи. Но эти персонажи не собираются вечно сидеть на вторых ролях, время от времени требуя уступить им лидерство. Я – это картины Сандро Боттичелли и леонардовская мадонна Лита, которую я тщетно пыталась срисовать еще в детстве.

Я – крошечный алый лепесток, который однажды я, сама не понимаю для чего, протянула маленькой девочке, мрачно идущей рядом со своей матерью. «На!» – сказала я, раскрыв ладонь, и лицо ребенка тотчас засветилось в ответ на мою улыбку и нежданный подарок.

«А это из сказки?» – задал вопрос маленький мальчик, когда я и еще две девушки, разодетые в платья восемнадцатого века, шли через Александровский парк. Мы снимались в массовке фильма «Гардемарины, вперед», помнится, был перерыв и мы искали недорогую кофейню.

«А это из сказки?» – спросил малыш, и я, присев перед ним, честно призналась, что его догадка верна. «Да, из сказки»!