Михаил Козаков - Солдаты невидимых сражений

Дзержинский снова передохнул. Он слегка притронулся длинными тонкими пальцами к левой стороне груди, словно пытаясь сдержать учащенное биение сердца, и закончил:

— Помните, товарищи, каждого, кто нарушит советскую законность, добытую в огне революции, мы будем рассматривать как человека, посягнувшего на основы нового общественного строя!

Феликс Эдмундович сел, но тут же снова встал. Чувствовалось: он не сказал еще самого главного.

— Я должен подчеркнуть вот что. — Глаза Дзержинского загорелись ярче, что-то орлиное и вместе с тем доброе и чистое было в них. — Законность — это директива нашей партии, товарища Ленина. ВЧК никогда не нарушала партийных директив, она всегда была, есть и будет слугой и бойцом партии! И работать здесь может лишь тот, у кого холодная голова, горячее сердце и чистые руки!

— Правильно! Верно, Феликс Эдмундович! — взорвался гулом одобрения переполненный зал.

Слово предоставили Орленко. Он шел к столу и почему-то именно сейчас с особой болью вспомнил, как долго и надрывно кашлял Дзержинский тогда, в кабинете, и нестерпимая досада охватила его…

Когда Михайлов поставил на голосование предложение Голубева: вынести Орленко суровое порицание, взметнулся лес рук.

…Между тем события шли своим чередом. После тщательного расследования Эрни раскрыл все карты. За тяжкие преступления перед Советской властью по приговору трибунала он был расстрелян. Ядро контрреволюционной организации, с которой диверсант должен был установить связь, арестовано.

Орленко долго еще продолжал работать в ВЧК и всегда с гордостью говорил о себе:

— Прошел школу Дзержинского.

Близилась осень 1919 года. Вячеслава Менжинского неожиданно вызвали в Москву. О причине вызова он мог только догадываться. Еще на апрельском Пленуме ЦК при обсуждении вопроса об организации обороны Советской России было признано необходимым укрепить политорганы фронтов и Реввоенсовета. Пленум тогда принял решение направить Менжинского в политотдел Реввоенсовета Республики. Но начавшееся наступление Деникина задержало Менжинского на Украине.

На четвертые сутки поезд, до отказа набитый беженцами и мешочниками — пассажиры сидели не только на подножках, но и на крышах вагонов, — медленно подходил к Москве. Натужно пыхтя, старенький паровозик подтащил состав из трех классных вагонов и нескольких теплушек к платформе Брянского вокзала. Скупые лучи сентябрьского солнца почти не пробивались через закопченную крышу дебаркадера. Скрипнули тормоза, и тотчас из вагонов и теплушек высыпали пассажиры с корзинами и мешками и устремились к выходу.

— Приготовить документы! — Зычный окрик матроса с колодкой маузера на ремне через плечо осадил толпу, устремившуюся к выходу в город.

Из вагона второго класса в это время сошли на перрон два пассажира в гражданском платье. Медленно обойдя столпившихся у выхода пассажиров, они прошли к служебному входу в вокзал. Один из них шел неуверенной походкой, тяжело опираясь на палку. В левой руке он держал дорожный саквояж. На его бледном, осунувшемся лице резко выделялись черные усы. Патрульный с винтовкой потребовал предъявить документы.

В. Р. Менжинский.

— Покорнейше прошу, — проговорил пассажир с палкой в руке и, передав спутнику саквояж, достал из внутреннего кармана документ.

— Мандат, — прочел вслух патрульный. — Дан сей тов. Менжинскому в том, что он командируется Советом Обороны в качестве особоуполномоченного… Извиняйте, товарищ Менжинский. Иначе нельзя. Приказано проверять документы у всех приезжающих. Как там на фронте-то? Прет Деникин?

— Пока прет, товарищ…

— Казанин моя фамилия. Товарищ Менжинский, а вы в Петрограде в ЧК служили?

— Это что — любопытство или тоже входит в ваши обязанности, товарищ Казанин? — улыбнувшись, спросил Менжинский. — Деникин пострашней саботажников, которых вы приводили в январе на Гороховую. Не забыли?

— Вы уж извините, товарищ Менжинский, что я вас сразу не признал. Изменились вы очень, похудели, побледнели, — смутившись, сказал патрульный, возвращая мандат.

— Болезнь не красит. Но вам незачем извиняться. Проверка документов — ваша обязанность. До свидания, товарищ Казанин.