Михаил Козаков - Солдаты невидимых сражений

После ухода Роменского Ступин осведомился у Алферова: случаен ли провал Щепкина или ЧК напала на след организации?

Алферов заверил, что арест Щепкина случайность, что он, Щепкин, мужик крепкий и организацию не выдаст.

— Но вам, как начальнику штаба, нельзя ночевать в городе. Что касается меня, — продолжал Алферов, — то я уже принял кое-какие меры предосторожности.

На этом они расстались.

Сентябрьский день угасал. Густая сетка дождя за окном еще больше сгущала сумерки. Секретарь президиума ВЧК, сорокалетний мужчина в косоворотке, с лохматыми бровями и большими черными усами, сложил в папку бумаги для доклада Дзержинскому, поднялся из-за стола и повернул выключатель. Красноватый свет горевшей в полнакала лампочки скупо осветил просторную комнату, стоявший в простенке между двумя большими окнами письменный стол, вешалку в углу, на которой висели габардиновое пальто заграничного покроя и светлая фетровая шляпа.

В открытую дверь приемной заглянул сотрудник Особого отдела, одетый в гимнастерку и шаровары защитного цвета, заправленные в яловые, пахнущие дегтем сапоги.

— Кто у Феликса Эдмундовича? Все еще этот, — показал он на пальто и шляпу, — недорезанный буржуй?

— Какой же это буржуй? — с удивлением отозвался секретарь. — Это старый большевик Менжинский. ЦК партии прислал его на работу к вам, в Особый отдел, с особыми полномочиями, — подчеркнул он.

— Интеллигент, значит? — переспросил сотрудник. — Наши все больше ходят в кожанках да шинелях. А тут шик-модерн.

— В народе говорят: человека по одежде встречают, да по уму провожают. Вячеслав Рудольфович — старый чекист. Он еще в Петрограде, в начале восемнадцатого входил в состав ВЧК.

— Да слышал я о Менжинском от Казанина. Он рассказывал о какой-то операции против саботажников и все твердил: мы пришли к Менжинскому, мы пошли с Менжинским. Так это тот, значит, первый Наркомфин?

— Тот, тот. А ты говоришь: недорезанный буржуй.

— Да я пошутил, — рассмеявшись, сказал сотрудник, одергивая гимнастерку. — Разговор, вероятно, надолго. Не буду вам мешать, пойду.

Когда особист вышел, секретарь взглянул на часы и, как бы продолжая начатый с ним разговор, вслух сказал:

— Затянулась беседа…

Дзержинский и Менжинский встретились как давние хорошие друзья-единомышленники и вели неторопливый разговор.

Осведомившись о состоянии здоровья Менжинского и выслушав его краткий рассказ о положении на Украине, о разгуле анархо-кулацкой контрреволюции, Дзержинский спросил, не удивлен ли Вячеслав Рудольфович его предложением, точнее, просьбой в ЦК: направить Менжинского на работу в Особый отдел.

— А чему удивляться? — сняв пенсне, ответил Менжинский. — Ни один настоящий коммунист не может отказаться от работы в ЧК.

— Это вы хорошо сказали, Вячеслав Рудольфович. Нам нужны в ЧК только настоящие коммунисты. Владимир Ильич мне как-то говорил, что хорошим чекистом может быть только хороший коммунист. Да не все коммунисты соглашаются к нам идти. Кое-кто считает нашу работу грязной и боится испачкаться.

— Революцию нельзя делать в белых перчатках.

— Вот именно. Наша работа сейчас самая необходимая, — продолжал Дзержинский. — И не всякий, конечно, за эту работу возьмется. Но и не всякому эту работу можно поручить. Она по плечу только самым стойким, самым убежденным, кристально чистым, иначе грязь, с которой приходится возиться, может прилипнуть.

— Что касается меня, Феликс Эдмундович, то я для себя считаю большой честью поручение Центрального Комитета работать в ЧК.

— Вот и договорились. Прошу вас приступить к работе в Особом отделе немедленно.

— Готов хоть сегодня.

— Вот именно сегодня, не откладывая ни на один день. Постараюсь коротко ввести вас в существо дела. В гражданской войне тыл и фронт иногда неразличимы, — продолжал Дзержинский. — Неприятель не только по ту сторону фронта, но и в тылу, даже здесь, в Москве, в Питере. Победа на фронте, а она неизбежна, требует, чтобы мы немедленно пресекли подрывную работу врага. — Сказав последние слова, Дзержинский встал со стула, прошелся по кабинету. Менжинский увидел, как еще больше похудел за этот год Дзержинский, на лице его появились новые морщины. — Вам, Вячеслав Рудольфович, даются особые полномочия. Так что прошу обращаться непосредственно ко мне по любому поводу и в любое время.

В кабинет Дзержинского принесли морковный чай, хлеб. За чаем возобновилась беседа. Феликс Эдмундович рассказывал о раскрытии заговора так называемого «Национального центра» в Москве и до конца еще не ликвидированного заговора в Петрограде, связанного с английской разведкой. Из краткого рассказа Дзержинского Менжинский узнал многое.