Павел Якушкин - Из Астраханской губернии

— Да, мы съиздавна Ермаковцы, заговорилъ козакъ-зеленая шуба. — Пошли отъ Ермака, стало и есть Ермаковцы. И послѣ были воители, только по тѣмъ прозвища не проложено.

— Кто-же еще былъ? спросилъ кто-то.

— Да вотъ, хоть Пугача взять…

— Тоже богатырь былъ?

— Тоже воитель былъ храбрый.

— Кто-жь этотъ Пугачъ былъ?

— Говорю, воитель храбрый, простой козакъ, нашъ донской, а по прозвищу Емельянъ Пугачевъ — храбрый воитель, только пилъ ужь очень крѣпко.

— Не такъ давно: моя бабушка его видѣть не видѣла, а слышать слышала его рѣчи… на полъ-аршина отъ него была, и того меньше, а видѣть не видала! прибавилъ козакъ-зеленая-шуба.

— Какъ такъ?

— А вотъ какъ: бабушка моя взята изъ Дубовки; когда подъ Дубовку подходилъ Пугачъ, бабушка моя была дѣвка на выданье, женихи ужь сватались, сватовъ засылали, да у ней еще сестра была. Какъ прослышалъ ихъ отецъ, а мой выходитъ прадѣдъ, взялъ обѣихъ дочерей и посадилъ подъ полъ, а самъ съ попами въ ризахъ, съ иконами, со всѣми козаками, да съ колокольнымъ звономъ и пойди на встрѣчу Пугачу. Пугачъ ничего. Спросилъ, гдѣ всѣ начальники? Прадѣдъ вошелъ къ нему съ хлѣбомъ съ солью. «Всѣ разбѣжались», говоритъ прадѣдъ. Пугачъ принялъ. «Къ тебѣ въ гоcти, атаманъ, пріѣхалъ» — сказалъ Пугачъ, а прадѣдъ ему въ ноги большимъ поклономъ поклонился. Пріѣхалъ Пугачъ къ прадѣду верхомъ, лошадь, бабушкѣ говорили, вся разубранная… вошелъ въ избу, старымъ крестомъ перекрестился; сѣлъ за столъ, велѣлъ подать водки, такъ всю ночь и прогулялъ съ своими ребятами, и прадѣда съ собой посадилъ… Бабушка часто любила про Пугача разсказывать… Сама его не видала: она съ сестрой всю ночь просидѣла подъ поломъ, а что слышала и что люди ей говорили, бывало, намъ, покойница, и разсказываетъ…

— И много бабушка ваша разсказывала?

— Сама-то она почесть Пугача-то и не слыхала: цѣлыя сутки подъ поломъ дрожмя продрожала: ей было только про свою душу помнить, а послѣ, что отъ людей слышала, она и разсказывала намъ; мы еще тогда ребятишками были.

— А звѣрь былъ этотъ Пугачевъ?

— Нѣтъ! человѣкъ былъ добрый! Разобидѣлъ ты его, пошелъ противъ него баталіей… на баталіи тебя въ половъ взяли; поклонися ты ему, Пугачеву, всѣ вины тебѣ отпущены и помину нѣтъ!.. сейчасъ тебя, ходи ты солдатъ, — а солдаты тогда, какъ дѣвки, косы носили, — сейчасъ тебя, друга милаго, по-козацки въ кружокъ подрѣжутъ и сталъ ты имъ за товарища… Добрый былъ человѣкъ: видитъ, кому нужда, сейчасъ изъ казны своей денегъ велитъ выдать, а ѣдетъ во улицѣ, и направо и на лѣво пригоршнями деньги въ народъ бросаетъ… Придетъ въ избу — иконамъ помолится, старымъ крестомъ, такъ поклонится хозяину, а послѣ сядетъ за столъ. Станетъ пить — за каждымъ стаканчикомъ перекрестится!.. Какъ ни пьянъ, а перекрестится!.. Только хмѣлемъ зашибался крѣпко!..

— Ну, а кто пойдетъ супротивъ его, возьмутъ кого въ полонъ, а тотъ не покоряется — тогда что?

— Тогда что: кивнетъ своимъ, — тѣ башку долой, тѣ и уберутъ!.. А когда на площади или на улицѣ судъ творилъ, тамъ головъ не рубили, такъ кто какую грубость или супротивность окажетъ — тѣлъ вѣшали на площади тутъ же. Еще Пугачъ не выходилъ изъ избы судъ творить, а ужь висѣлица давно стоитъ. Кто къ нему пристанетъ, ежели не козакъ — по-козацки стричь; а коли супротивъ его — тому петлю на шею!.. только глазомъ мигнетъ, молодцы у него пріученные… глядишь, ужь согрубитель ногами дрыгаетъ…

Козаки, здѣсь бывшіе, только поддакивали, да никому и въ голову не приходило оспаривать доброту Пугачева. Пугачевъ Пушкина въ «Капитанской дочкѣ» взятъ изъ мѣстныхъ разсказовъ; онъ помнилъ заячью шубу Гринева, и въ тоже время кивнулъ своимъ ребятамъ: «убрать старуху!»…

— А про Стеньку Разина небось не скажетъ ни слова! шепнулъ я своему спутнику.

— А кто такой Стенька этотъ Разинъ? спросилъ тотъ меня съ большимъ любопытствомъ.

— Спроси у козаковъ.

— Скажите пожалуйста, обратился мой спутникъ къ козакамъ:- кто такой былъ Стенька Разинъ? Тоже должно полагать, великій былъ въ свое время воитель!

— Воитель-то большой былъ воитель, этотъ Стенька, отвѣчалъ одинъ козакъ.

— Такъ что-жъ?

— Да съ Пугачевымъ или Ермакомъ — не одна стать!..

— А что?

— Пугачевъ съ Ермакомъ были великіе воители; а Стенька Разинъ и воитель былъ великій, а еретикъ, — такъ пожалуй, и больше чѣмъ воитель!

— Что ты?!..

— Правда!..

— Какое же его было еретичество?

— А вотъ какое. Бывало его засадятъ въ острогъ. Хорошо. Приводятъ Степку въ острогъ. — «Здорово, братцы! — крикнетъ онъ колодникамъ. — „Здравствуй, батюшка нашъ, Степанъ Тимофевичъ!..“ А его ужь всѣ знали!.. — „Что здѣсь засидѣлись — на волю пора выбираться“… — „Да какъ выберешься?!.. говорятъ колодники: сами собой не выберемся, развѣ твоими мудростями“. — „А моими мудростями, тамъ пожалуй и моими!“… Полежитъ такъ маленько, отдохнетъ, встанетъ. — „Дай, скажетъ, уголь!“ — возьметъ этотъ уголь, напишетъ тѣмъ углемъ на стѣнѣ лодку, насажаетъ въ ту лодку колодниковъ, плеснетъ водой; рѣка разольется отъ острога до самой Волги; Стенька съ колодниками грянутъ пѣсни — да на Волгу!.. Ну, и поминай какъ звали!..