Павел Якушкин: Из Астраханской губернии

— За сколько?

— Вобла тысячами продается; такъ за тысячу воблы и просятъ два рубля. Эта цѣна послѣ подтвердилась и до конца держалась, ни мало, кажется, не мѣняясь.

— Послѣ, можетъ, и дешевле будетъ, продолжилъ козакъ:- да всякому хочется первинку привезти, — скорѣе распродашь.

— Гдѣ же вы тарань продаете?

— А куда тарань ходила, — теперь туда вобла пошла, съ горькой усмѣшкой отвѣчалъ казакъ.

Поѣздъ изъ Царицына опоздалъ, а какъ на этомъ поѣздѣ пріѣхалъ помощникъ начальника желѣзной дороги, который съ нами долженъ былъ воротиться назадъ, то мы дожидались, пока онъ кончитъ свои занятія въ Калачѣ. Но какъ всему есть конецъ, то пришелъ конецъ и нашему ожиданію — мы сѣли въ вагонъ.

Волжско-донская дорога — совершенно товарная дорога: одинъ только поѣздъ туда и обратно, въ которомъ есть вагонъ пассажирскій, раздѣленный на массы; классовъ этихъ, по обыкновенію, три; мы сѣли, разумѣется, въ третій; второй былъ пустой, а въ первомъ сидѣлъ помощникъ начальника дороги съ своими знакомыми.

Тронулись.

— А еще долго будетъ видѣвъ вашъ батюшка тихій Донъ, проговорилъ одинъ козакъ.

— Намъ не легко съ Дономъ разставаться, да и ему, нашему батюшкѣ, не хочется насъ покинуть, промолвилъ другой.

Мнѣ какъ-то странно было слышать такія сентиментальности отъ сѣдыхъ козаковъ.

Козаки со мной не разговаривали, хотя были очень любезны со всѣми, не исключая и моихъ спутниковъ. Козацкая вѣжливость, я говорю про донскихъ козаковъ, всегда поражаетъ съ перваго разу всякаго: мнѣ не случалось слышать, чтобъ старшій назвалъ молодаго Ината — Игнашкой, и чтобъ Игнатъ назвалъ стараго Егора — Егоромъ; Игнатъ стараго Егора всегда назоветъ, ежели не Егоромъ Матвѣичемъ, то по крайней-мѣрѣ — Матвѣичемъ.

Скоро разговоръ завязался между всѣми сидящими въ вагонѣ, и какъ-то коснулся до исторіи донскаго козачества.

— Мы вѣдь, прозываемся Ермаковцы, говорилъ одинъ отставкой козакъ:- мы называемся Ермаковцы, по Ермаку Тимофеичу.

— Какой такой Ермакъ Тимофеичъ? спросилъ мой спутникъ:- богатырь, что ль, какой былъ?

— Большой былъ богатырь!..

— Гдѣ же онъ силу свою оказывалъ? спросилъ другой мои спутникъ.

— А видишь ты: была баталія… Да, нѣтъ! надо сначала тебѣ разсказывать… Донцы и теперь — оторви головы: человѣка убей — свои не выдадутъ… Да вотъ недавно: мужичку наняли стадо стеречь, а она отъ нашихъ дѣвокъ и стала парней отбивать!.. Такъ что-жь, ты думаешь, наши дѣвки съ ней сдѣлали?..

Козакъ пренаивнымъ образомъ разсказалъ, даже со смѣхомъ, какъ козачки-дѣвки мучили мужичку. Какъ мучили эту несчастную — я передать не могу: описанія этихъ мученій не могутъ быть подъ своими названіями помѣщены даже въ дѣдахъ уголовнаго суда.

— Да вѣдь такъ проучили эту погань, что и по сю пору, вотъ ужь третья недѣля, не встаетъ съ постели, а можетъ и не встанетъ. Пошли было жаловаться на нашихъ дѣвокъ, да рожна и взяли: наши своихъ не выдадутъ ни за что; сказали, что молодыя дѣвчонки съ ней поиграли — вотъ тебѣ и вся не долга!..

— А что-жь Ермакъ Тимофеичъ? спросилъ мой спутникъ: — ты про Ермака припомнилъ.

— Я къ тому и рѣчь веду… Такъ вотъ каковы наши донскіе козаки!.. Теперь сорви головы, а прежде!.. Вотъ этотъ самый Ермакъ, чего-чего онъ ни дѣлалъ!.. Соберетъ, бывало, шайку, да не тайкомъ, не въ тихомолку, а какъ есть при всемъ народѣ собиралъ себѣ товарищей. Пройдетъ, бывало, во станицѣ, да крикнетъ: «козаки-атаманы!.. Есть ли здѣсь охотниковъ идти по мной на Волгу рыбу ловить?» — Къ нему, какъ комары на огонь, всѣ и лѣзутъ!.. Соберетъ шайку, да и на Волгу!.. Такъ ужь у нихъ своя воля: безъ оброка ни одного судна не пропустятъ; объ купеческихъ и говорить нечего; разъ бѣжало царское судно съ царской казной — и тому спуску не далъ: все до чиста обобралъ!.. Царь и распалился гнѣвомъ великимъ: — «подать, говоритъ, ко мнѣ Ермака!..» только вышла у вашего царя война съ какимъ-то другимъ королемъ или султаномъ, но знаю, а врать не хочу… Пошла баталія; бились, бились, видитъ нашъ царь: дѣло плохо, наша неустойка… Отколь ни возьмись Ермакъ Тимофеичъ — яснымъ соколомъ прилетѣлъ съ своими товарищами, козаками-атаманами, на подмогу вашему царю… Да наскочилъ Ермакъ-то Тимофеичъ съ флангу, съ боку то-есть…

— Знаю, знаю, проговорилъ мой спутникъ нетерпѣливо:- знаю.

— Да какъ сталъ Ермакъ-то королевское войско лупить… Царское войско впереди, а Ермакъ съ боку, да и задку прихватилъ!.. Какъ со всѣхъ сторонъ обступили королевское войско, такъ всѣхъ и побили, ни одного живаго не оставили, никого и въ полонъ не брали, всѣхъ смерти предали. Кончилась баталія, царь и спрашиваетъ: «кто мнѣ помогу далъ? Позвать того человѣка мнѣ!» Позвали Ермака къ царю. «Что ты есть за человѣкъ?» спрашиваетъ царь. — Я, говоритъ, Ермакъ, ваше императорское величество. — «Тотъ Ермакъ, что всю царскую казну ограбилъ?» спрашиваетъ царь. — Тотъ самый, ваше императорское величество. — «Та вина теперь тебѣ Ермаку отпущена, говоритъ царь: только впередъ не балуй! А теперь скажи ты мнѣ: какимъ чиномъ мнѣ тебя пожаловать?» А Ермакъ ему: «никакого чину мнѣ не надобно; а пожалуйте насъ, ваше императорское величество, всѣхъ донскихъ козаковъ тихимъ Дономъ». Царь и пожаловалъ насъ донцовъ тихимъ Дономъ, оттого мы и прозываемся донскими козаками, а по Ермаку Тимофеичу — Ермаковцами. Кликни любому донскому козаку: «эй, Ермаковецъ!» — сейчасъ откликнется: «что скажетъ, тебѣ надобно?» Право такъ!.. Хохлу скажешь: «эй, хохолъ!» — осерчаетъ, изругаетъ, пожалуй на драку пойдетъ! А назови Мазепой — и бѣги скорѣе: сейчасъ драться станетъ. А нашего козака назови козакомъ — «эй, козакъ!» откликнется; скажи «эй, Ермаковецъ!» тоже откликнется, развѣ только что засмѣется, а ничего, какъ есть ничего, и не осерчаетъ, да и серчать-то не изъ чего!..