Марина Ахмедова - Уроки украинского. От Майдана до Востока

— А раньше я зэков возил, — говорит Андрей. — Это тоже война, только внутренняя. Их много, и они все стоят против тебя. Стараются машину раскачать так, чтобы она перевернулась. А моя задача — не дать ей перевернуться и довезти рецидивистов из пункта А в пункт Б. Знаешь, какая агрессия шла с их стороны?

— А с вашей?

— Со стороны охраны? Тоже была. Агрессия, направленная не против них, а на то, чтобы приехать домой живым.

— Ты долго будешь на Майдане стоять?

— Пока порядка не будет. Пока не увижу, что президентом стал человек, который тут с нами от начала до конца стоял.

— И кто это?

— Парубий.

За пологом афганской палатки стоит стол, заваленный бумагами, железная подставка с пузырьками, широкий лежак, накрытый одеялами, и скамейка. На ней сидит тот ветеран, что повязывал мне ленту. Я присаживаюсь рядом с ним. Он, обиженный, отворачивается. К карману его куртки со стороны сердца примотан белый пластмассовый крест.

— Крест на мне, потому что я православный! — ворчливо говорит он, заметив, что я его разглядываю. — То святые отцы нам передали. С молитвой защищающей. Вы тут ходите, спрашиваете, долго ли Майдан будет стоять, а мы в Афгане бог знает в каких условиях жили: и в палатках, и в бронетранспортерах, и в боевых машинах пехоты. И те годы, которые я там провел, — чувство локтя товарища, оно сохранилось до сих пор, — громко и членораздельно произносит он, словно уши мои закупорены и он может пропихнуть в них свои слова только частями. — Я этого никак забыть не могу. А мирная жизнь — ни пенсии, ни квартиры. Тут тебя могут и предать, и продать и тэдэ и тэпэ.

— А на войне могут убить, — замечаю я.

— А здесь не могут?! — дергается он. — На войне я знал, что товарищ прикроет мне спину!

— Почему вы на меня кричите?

— Потому что это последствия войны — и ранения, и контузии! И ничем их уже не погасить!

— Чем вы отличаетесь от обычных активистов Майдана?

— У нас есть боевой опыт. Когда человек в боевых условиях был, он может оценить обстановку и быстро принять решение. Мы можем снайпера засечь по вспышке, по звуку, по траектории пули. А те, кто на войне не был, — у них нет шанса.

Ветераны Афганистана, ничем не отличимые от российских, сидят на лежаке, пьют чай. Рассказывают, где и когда жили в Москве и в Питере. В палатку входит человек в штатском.

— Россия объявила войну! — сообщает он.

Сидящий рядом со мной поворачивается ко мне.

— И что вы нам теперь скажете?! — спрашивает он, и я понимаю, что афганская палатка — это, пожалуй, самое неподходящее место, в котором российского журналиста могла застать новость об объявлении войны.

— Да как же так? — обращается ко мне самый пожилой. — За что вы нас так ненавидите? За то, что мы не хотели терпеть преступную власть?!

— Вы понимаете, что ваши войска уже шуруют по Запорожской области?! — кричит мне другой. — Без опознавательных знаков!

— Да вас просто надо мочить!

— Ни одно государство такого не позволит! Один раз бы выехать и шурануть по этим вашим бронетранспортерам!

— А если Путин начнет вякать… — ветеран не договаривает и сжимает кулаки.

— Это вариант Абхазии!

— Нет! — возражает другой. — Я тебе скажу, что это. Это вариант мирного Майдана! Вот что бывает, когда действуем мирно! Надо было по-другому!

В палатку входит еще один человек. Судя по реакции остальных, он тут главный.

— Где тут российская пресса? — спрашивает он. Я привстаю. — Вы понимаете, что мы с вами тут разговариваем, а ваша страна только что объявила нам войну? Вот эти люди, — он обводит мужчин пальцем, — они служили в Афганистане, в Югославии, в Ираке. Это военные люди, которые умеют выполнять команды и обороняться. Практически весь Майдан говорит одни и те же слова: когда увидели сплоченную силу афганцев, поверили, что Майдан не проиграет. Вы меня тоже правильно поймите! Я интернационалист, у меня жена русская, с вашей родной глубинки. Но какое право Россия имеет вторгаться на нашу территорию суверенного государства?!

— Когда вы воевали в Афганистане, то для мирного населения вы тоже были супостатами, — говорю я.

— Мы воевали не против регулярной армии, а против бандформирований.

— Хорошо. Для представителей бандформирований и их родных вы все равно были супостатами. У меня вопрос: чем вы отличались от супостата-беркутовца?

— А кто дал «Беркуту» право стрелять по людям? Я понимаю, что вы на вашей Болотной привыкли к тому, что вас постоянно бьют, а мы не привыкли! Я вольный сын казацкого народа. А Россия что сделала? Пока мы тут боремся с бандитами, поддержала Яныка и ввела войска в Крым! Это знаете как называется?! Пока вы деретесь, мы у вас кусок территории оттяпаем!