Марина Ахмедова - Уроки украинского. От Майдана до Востока

— Это не показательное, это средневековое, — говорю я, пока связанный стоит ко мне спиной и мелко трясет головой. Все это время я держу конвоира за рукав.

— А когда «Беркут» впятером одного? — спрашивает он.

— Но если «Беркут» так плох, зачем брать пример с худшего? — успеваю спросить я, прежде чем он уходит.

В просторной палатке стоит пряный запах. В чаны ссыпаются мелко нарезанные лимоны, имбирь, сахар-песок. Над чаем колдует лысый человек, как две капли воды похожий на Розенбаума.

— Приехал сюда, когда наших детей избили. У меня двое детей, я не могу позволить, чтобы их били только за то, что они тут сидят и на гитаре играют.

— В тот день, когда снайпер расстреливал людей, вы были на Майдане?

— Да, — он перестает улыбаться. — В тот день тут был ужас. Я никогда не мог подумать, что буду воевать в своей стране. Мы ведь мирные люди. Семеро моих друзей. — Он замолкает, смотрит на меня глазами Розенбаума, из них выкатываются две слезы. Он отбегает в угол палатки, отворачивается и стоит там, среди чанов. В противоположном углу на полке стоит икона бога-отца в треугольном нимбе, как в наполеоновской треуголке.

— Простите, — возвращается из угла успокоившийся двойник Розенбаума. — Когда отец умер, и то слезы не шли, а сейчас плачу.

— У вас на кольце выгравирована птица. Это беркут? — показываю я на его печатку.

— Нет, это чайка, символ свободы. Я надел его, когда из шахты вышел. Там я думал только о том, чтобы обеспечить семью. Шахта — штука опасная. После десяти лет работы человек начинает думать, что он уже все знает, и попадает в травму. Но меня бог миловал. — Теперь он дарит взгляд богу-отцу, по строгому лику которого не понять: это была шутка, когда он создал двух таких похожих людей — этого шахтера и Розенбаума? И над кем он пошутил больше: над шахтером, подарив ему лицо известного певца, но при этом на двадцать два года упрятав под землю, или над певцом, которого недавно ведущие российские СМИ обвинили в том, что он собственноручно угощал майдановцев борщом?

За сценой импровизированный шлагбаум, за ним палатки защитного цвета.

— Я к афганцам, — говорю я, и охранник пропускает меня за ограждение.

У палатки, над входом в которую весит серое полотно «Украiнска Спiлка Ветеранiв Афганiстану», стоит крупный мужчина в черном берете.

— Документы! — останавливает меня он и докладывает, заглядывая в палатку, отодвинув тяжелый полог: — Русская пресса!

— Стойте здесь, ждите! — Это уже ко мне.

Пока я жду, из палатки выходят немолодые люди в камуфляже и среднего возраста мужчины в деловой одежде. Один из них в афганской шапке, похожей на гриб.

— Русская пресса, ты же не хочешь, чтобы тебе голову проломили? — обращается ко мне один из них. — Носи вот это, чтобы тебя никто не тронул. — Он берется за петличку моего пальто и просовывает в нее ленту цвета украинского флага. — Не снимай, — говорит он, завязывая ленту тугим узлом.

— А еще лучше, когда к вам подойдут, скажите сразу: «Слава Украине!», — советует человек в берете.

— Простите, я ее сниму, — под взглядами собравшихся у палатки я отвязываю ленту и возвращаю ее афганцу.

— Какие же вы в России зомбированные! — в сердцах сплевывает он.

— Мне не противно носить символ Украины, но я не хотела бы, во‑первых, делать это против своей воли, а во‑вторых, я не считаю правильным носить его из страха.

— Смотри. — Афганец в берете подносит к моему лицу руку. На среднем пальце татуировка.

— Свастика, — произношу я.

— Мы ваш Кремль за пять минут возьмем, — говорит он и отворачивается.

Теперь рядом со мной у палатки появляется молодой мужчина в бронежилете. Его руки покрыты черной грязью.

— Где вы испачкались? — спрашиваю я его.

— Я ж водила «Урала»! Тильки что проехал на нем по всему Киеву. У нас же автопарк афганский. Все машины на ходу!

— Сюда попала пуля и сюда, — я дотрагиваюсь до дырок на его бронежилете. — Так?

— Так то двенадцатый калибр. — Он вытирает тыльной стороной ладони нос, искривленный в переносице. У него оттопыренные уши и испачканное мазутом детское лицо. Зовут Андреем. — Я боком стоял, тут рикошетом пошло. А сзади граната рванула. — Он поворачивается спиной и показывает еще одну дырку. — Ты спросишь, зачем мы там были? А зачем мои и твои деды в сорок пятом шли на Берлин?

— Здрасьте! — Подходят две девушки и один высокий мужчина с кустистыми желтыми бровями — кениец. Все втроем они несут картину. Поворачивают ее лицом к афганцам. На желто-зеленом фоне выписано разноцветными буквами: PeaceUkraine.