Владимир Хазан - Исцеление для неисцелимых - Эпистолярный диалог Льва Шестова и Макса Эйтингона

7. Речь идет о генеральном консуле Литвы в Берлине Бено Гиршавичусе (Beno Giršavičius;?–1930, вместе с женой покончил жизнь самоубийством в Париже). Судя по всему, для передачи денег из страны в страну, помимо прочего, использовались дипломатические каналы, см. в письме 14, от 1 сентября 1924 г. фразу Шестова о получении денег для М. Гершензона, переданных консулом.

8. Неустановленное лицо. См. также в письме 20, от 21 ноября 1924 г.

9. Старейшее парижское издательство Plon было основано в 1852 г. Henry Plon и его двумя братьями.

10. Книга Ремизова Sur champ d'azur ( В поле блакитном ), в переводе Jean Fontenoy, вышла в издательстве Plon в 1927 г.

11. См. прим. 10 к письму 4, от 16 января 1924 г.

12. Серафима Павловна Ремизова-Довгелло (урожд. Довгелло; 1876–1943), палеограф, общественный деятель; жена А.М. Ремизова. С 1924 по 1939 гг. служила в парижском Institut d’études slaves (Институте славянских исследований) и в l’Ecole des langues orientales (Школе Восточных языков).

А. ШЕСТОВА – ЭЙТИНГОНУ*

Pen Kremer

Châtel-Guyon

17. VII. <19>24

Многоуважаемый Макс Ефимович,

получила от Леонида Николаевича 2895 fr=150 дол<���ларам>; ему было удобнее прислать в франках. Очень вас благодарю, эти деньги пригодятся Л<���ьву> И<���сааковичу>: в нашем пансионе он очень многого не ест, приходится совершенствовать меню.

Я нахожу, что он поправился у вас, хотя боли все продолжаются, никак нельзя от них отделаться. Он с удовольствием вспоминает, как жил у вас, это время было для него моральным отдыхом; также о блинах и варениках рассказывает с удовольствием, особенно после неудачного здешнего обеда.

Наташа завтра держит последний экзамен; говорят, что если все будет благополучно, она кончит 3 или 4-ой из 250. Этого я не придумала, потому что ее конкурентами являются молодые люди, из кот<���орых> многие окончили Ecole Centrale et Polytechnique; [1]не даром поработала!

У меня есть от 3–5 массажей в день и все милые больные: встречают с улыбкой и провожают с благодарностью. Очень благодарю за электроды, непременно приспособлю их к моим элементам. Сердечный привет Мирре Яковлевне. Напишите, как живете, как здоровье.

Ваша А. Шестова

* Фрагмент (2-й абзац) приведен в кн. Барановой-Шестовой, I: 309

1. Высшая школа инженеров – известное в Париже учебное заведение, основанное в 1794 г.

ШЕСТОВ – ЭЙТИНГОНУ*

Châtel-Guyon (Puy-de-Dôme)

Pension Kremer

4. VIII.<19>24

Дорогой Макс Ефимович!

Время бежит – уже не только июнь, а и июль прошел, и на Ваше письмо, писанное в Франценсбаде, приходится отвечать в Баварию. Письмо Ваше очень порадовало и меня, и Анну Елеазаровну. Видно, лечение и отдых пошли Вам на пользу. Нужно надеяться, что после месячного пребывания в Баварии – Вы вернетесь в Берлин совсем обновленным. Очевидно, что «отдых необходим» – это одна из тех истин, которые все знают и все забывают, пока она так или иначе о себе сама не напомнит. Хорошо, что Вы вспомнили вовремя – и приняли меры и что Мирра Яковлевна успела сделать, что нужно. Теперь остается только и на будущее время не забывать.

У нас тоже все благополучно. Здесь в Châtel’e чудесно. Мы живем почти в горах, наш дом – последний в городе, и за ним уже холмы, поля, леса, виноградники. Прогулок сколько угодно, и одна лучше другой. Я исходил здесь уже все окрестности и за месяц, который я здесь провел, по-видимому, я очень окреп. Боли стали появляться реже, стали не такими назойливыми, я заметно прибавил в весе. Чувствую себя сильнее. Устроены мы хорошо – А<���нна> Е<���леазаровна> в этом отношении мастерица и умеет подчинить себе даже пансионных хозяек. Все данные за то, что ближайший год будет лучшим, чем предыдущий, тем более, что мои каникулы протянутся еще целых два месяца. Но уже и сейчас я начал понемного работать. И опять потянуло меня к Плотину. По-моему, он в некотором отношении самый загадочный из всех когда-либо живших философов, по крайней мере из древних. Из новых ему можно противопоставить разве только Спинозу. И как когда-то со Спинозой, так теперь я не могу расстаться с Плотином, пока не «достранствую» до тех невидных глубин его внутренней истории, о которой в истории философии принято думать, что их не бывает. [1]У него, как и у Спинозы, на поверхность выплывает как раз то, что для него имело меньше всего значения, а то, что для него было τὸ τιμιώτατον, [2]что он больше всего ценил и искал, об этом он говорит всегда мимоходом, как бы нехотя и к соблазну всех его изучающих, т. к. это находится в противоречии с тем, чему он всегда сам «учил» в своей школе. Конечно, и у других больших философов чувствуется такое противоречие. Но у Плотина это противоречие между системой, общим построением и отдельными признаниями особенно заметно и кажется мне особенно знаменательным. Каждый раз представляется, что все больше и больше постигаешь смысл этой двойственности, и потому хочется еще и еще раз вернуться к нему и его писаниям. И ужасно досадно, что приходится, подчиняясь режиму (хотя и благодатному), отдавать плотиновским загадкам часы – а все время заботам о лечении. Но, авось, зимой будет иначе.