Владимир Хазан - Исцеление для неисцелимых - Эпистолярный диалог Льва Шестова и Макса Эйтингона

К моему глубокому сожалению, мне не удалось застать вчера переписчика и получить у него материал. Чтобы хоть что-нибудь пришло к заседанию, посылаю Вам в срочном порядке (к сожалению, по-русски) некоторый материал, который может дать представление о характере, задачах и направлении работы моего мужа, а также статью его о Шестове, которая была прочитана им в апреле этого года в Радио и потом напечатана в Даваре. Работа моего мужа является результатом не только методического изучения произведений Шестова, но личного общения с ним. Вся работа рассчитана на 20–22 печ<���атных> листа.

Если только будет малейшая возможность, то сегодня пошлю Вам еще и часть работы на иврите. Если бы не болезнь моего мужа, то весь материал был бы давно в Ваших руках. Было бы очень желательно, если бы вопрос о его работе был бы решен в ближайшее время, чтобы он мог бы сейчас же <���по> выходе из больницы приступить к окончательному оформлению своей книги [133].

После того как Шора выписали из больницы, он получил от самого М. Гордона датированное 20 января 1941 г. письмо следующего содержания (в подлиннике на иврите):

Многоуважаемый господин,

Я прочитал в газетах сообщение о том, что Вы выписались из больницы, и хочу воспользоваться случаем, чтобы передать Вам свои пожелания скорейшего и полного выздоровления. Я надеюсь, что Вы с новыми силами вернетесь к Вашей обычной работе.

Пока Вы находились в больнице, в прессе появилось объявление о том, что мы намерены в этом году издать 3 книги: художественную, публицистическую и научную. Мы просили авторов представить свои рукописи не позднее 31 января, с тем чтобы передать их на чтение нашим рецензентам. В ответ пришло уже несколько материалов, и мы надеемся, что и Вы также сумеете подать нам до истечения срока свою рукопись о Льве Шестове и его учении. Наши рецензенты заинтересованы представить свои заключения без промедления, и мы надеемся огласить авторам наше решение не позднее начала марта.

С глубоким уважением и почтением,

М. Гордон [134]

Мы не знаем, как в точности развивались события в дальнейшем, но судя по тому, что книга Шора о Шестове так и не увидела свет, следует полагать, что то ли автор из-за болезни не сумел вовремя представить рукопись на конкурс, то ли сыграло свою роль отрицательное заключение рецензента, то ли возникла какая-то другая причина, не позволившая этому замыслу обрести телесную плоть ни тогда, ни потом.

Время спустя, по всей видимости, в середине 1942 г. Шор вновь вернулся к неустроенной издательской судьбе своей рукописи о Шестове. В недатированном, но, судя по контексту, относящемся именно к этому времени письме Эйтингону он писал:

Дорогой Макс Ефимович

<���…>

Посылаю Вам одновременно с этим письмом Экспозе моей работы о Л. Шестове и мой доклад Афины и Иерусалим, кот<���орый> я читал в Радио, и буду Вам очень признателен, если Вы переговорите с Гринбаумом [135]в том духе, о котором мы сговаривались при нашем последнем свидании в Ерусалиме. Как Вы помните, дорогой Макс Ефимович, дело идет о том, чтобы Мосад Бялик решился бы заключить со мною договор на этот труд на основании моего экспозе и Вашей рекомендации (без того, чтобы я дал бы им несколько глав на еврейском языке) и чтобы мне был бы выдан аванс, который позволил бы мне приступить к работе и ее осуществить. Экспозе, доклад в Радио и мою статью об историческом значении Л. Шестова Давар) на еврейском языке я передам Гринбауму при свидании; полтора года тому назад я передал эти материалы секретарю Мосада Бялик, М. Гордону; возможно, что они в его материалах еще хранятся.

Заранее благодарю Вас за Вашу доброту и внимание и шлю Вам и Мирре Яковлевне наши самые лучшие приветы. Мой отец был очень тронут Вашим письмом и ответит Вам, лишь только отдохнет немного от волнений и усталости, связанных с его юбилеем [136].

И вновь что-то помешало и расстроило планы Шора. С известной долей вероятности можно предположить, что книга не вписывалась в апокалипсический фон эпохи. Палестина, вроде бы далекая от основного театра военных действий, однако не менее других стран, а в определенном смысле даже и более была вовлечена в кровавый хаос: в Европе происходило истребление миллионов евреев. Пусть и прочитывающая учение Шестова в библейско-еврейском контексте, но все же обращенная к сложным философским материям, а не к более простому – «земному» материалу и написанная «элитарным» языком, внятным лишь единицам, а не демократическому большинству, работа Шора вполне могла быть воспринята теми, от кого зависело ее издание, как неурочная, демонстративно-неуместная, и тем самым растерять остатки актуальности, которая и раньше не ощущалась в Палестине как особенно острая.