Александр Эткинд - Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век

Так 14 июня немецкие колонны вошли в пустынный, притихший Париж. В качестве своей штаб-квартиры немцы выбрали отель «Крийон», тот самый, где располагалась американская делегация на Парижской мирной конференции. Буллит отправил туда своих атташе, военного и морского, в полной форме; один был полковником, другой адмиралом. Действуя по протоколу, они представились на входе в «Крийон», откуда их немедленно проводили в офис фон Кюхлера. Вместе они выпили лучшего коньяка, который только был в этом роскошном отеле, и позвонили Буллиту. Тот договорился о встрече с генералом, на которой они обсудили меры по сохранности посольства и собственности американцев в Париже; в Париже оставались 2 500 американских граждан. Кюхлер даже пригласил Буллита и двух его атташе на парад, который в тот же день проводил на площади Согласия (Пляс де ля Конкорд); американцы уклонились от этой чести. Потом посольство выпустило семьсот сертификатов, охранявших дома и предприятия американцев в Париже, и немцы их уважали.

Через два дня после отъезда в Бордо правительство Рейно пало. Премьером стал маршал Петен, который после цепи интриг воспрепятствовал отъезду Кабинета и Сената в подготовленные для них резиденции в Марокко. Вместо этого правительство переехало в Виши, и его политика стала позором для Франции и помехой для ее бывших союзников. Госсекретарь Халл, кажется, считал, что если бы Буллит уехал с правительством в Бордо, он мог противостоять такому повороту дел. В своих мемуарах де Голль писал примерно то же: если бы Буллит был в Бордо в критический период падения правительства Рейно, он мог бы сделать для Франции больше, чем сделал в Париже. Роберт Мерфи, карьерный дипломат и советник американского Посольства, утверждал, однако, что Буллит спас Париж, повлияв на решение Рейно объявить Париж «открытым городом» и убрать из него армию, оставив полицейские и пожарные части. Кеннан тоже считал это особой заслугой Буллита [177]. Париж был бы обречен, если бы французский кабинет держался своего первоначального плана сражаться с нацистами «улица за улицей, дом за домом». Город был бы разрушен и в том случае, если бы полиция ушла из него накануне прихода немецких войск и в городе вспыхнуло бы восстание, которое многие тогда предсказывали.

Буллит покинул Париж две недели спустя, 30 июня. Направившись в Виши, он имел там встречи с Петеном и его министрами, и с отчаянием писал госсекретарю: «Их физическое и моральное поражение столь абсолютно, что они вполне приняли для Франции положение провинции нацистской Германии». Скоро и Англию постигнет та же участь, говорил ему президент Лебрюн. Кажется, вы рассчитываете на то, чтобы стать любимой провинцией Германии, отвечал Буллит. Он присутствовал на заседании Национальной Ассамблеи 10 июля, собравшейся в театральном зале, чтобы голосовать, отправляться ли правительству вслед за Даладье в Северную Африку, чтобы бороться с фашистами, или оставаться в Виши и сотрудничать с ними: «Смерть Французской республики, – писал Буллит в Вашингтон, – была жалкой, серой и недостойной… Хорошо, что последняя сцена этой трагедии случилась в театре» [178]. Одна американка оставила воспоминания о том, как она встретила Буллита в Виши. Безукоризненно одетый, он выходил из черного лимузина и «выглядел таким опрятным и бравым, будто герой фильма за миллион долларов; все подобострастно смотрели на него» [179]. Пятнадцатого июля он отбыл в Лиссабон и потом домой в Штаты.

Буллит вернулся из Франции в двойственном положении, которое и раньше бывало ему знакомо. С полным основанием он чувствовал себя героем сопротивления и человеком, спасшим Париж. Но соперники и враги знали, что он был чиновником, не выполнившим приказ начальства. Об этом писали газеты, и Рузвельт специально просил госсекретаря опровергнуть эту дезинформацию; Халл, однако, и сам не одобрял непослушание Буллита. В августе 1940-го Буллит произнес речь в «Философском обществе» Филадельфии, где произносил свою знаменитую речь посол во Франции Томас Джефферсон, рассказывая Америке о Французской революции. Америка в опасности, говорил Буллит. Страна сейчас в такой же опасности, в какой Франция была год назад, перед началом нацистского вторжения. Диктаторы, говорил Буллит, всегда убеждены в том, что демократии реагируют слишком поздно. «Поражение Британского флота будет для нас тем же, что для Франции стал прорыв линии Мажино… Если Америка не будет участвовать в войне, война придет в Америку». Согласно его вычислениям на трибуне, если дать Германии победить Великобританию, общая мощь германского флота в пять раз превысит силы США [180]. Заранее одобренная Рузвельтом, эта речь произвела фурор. Позиции изоляционистов в Конгрессе были как всегда сильны; в Сенате снова звучали требования арестовать Буллита. Но его настояния увенчались успехом. К сентябрю Рузвельт принял наконец решение предоставить Англии пятьдесят старых военных кораблей в обмен на пользование базами в трех британских колониях. В ноябре Буллит подал в отставку, но она была принята только в январе 1941 года. Рузвельт предлагал ему теперь место посла в Лондоне, что в военное время было, конечно, очень важным назначением. Но «Билл Будда» хотел большего.