Юрий Мещеряков - Панджшер навсегда (сборник)

– Насрулло, а ты богатый хозяин! – Перед ним от пола до потолка, устилая всю комнатку, возвышалась гора изюма. – Кишмиш?

Насрулло засиял от такой похвалы.

– Бакшиш, бакшиш, дарю. Бери, сколько хочешь.

– Ташакур, возьму обязательно. Хайдаркулов, вещмешок пустой сюда, быстро. Как раз к солдатскому пайку.

На том и распрощались. Без обид. В следующем доме их встречали без улыбок, настороженно и с испугом. Здесь вообще не оказалось мужчин. Толпа бесприютных женщин и детей из-под платков, исподлобья рассматривала чужих солдат.

– Всем оставаться во дворе. Вы нам не нужны. Проведем обыск и уйдем. – Ремизов говорил коротко, не вдаваясь в подробности. – Первое отделение – за работу.

Тряпки, хворост, навоз полетели во все стороны. Ремизову эта картина разгрома была неприятна и унизительна. Такая работа, убеждал он себя, и вид пулеметчика на крыше утверждал его в этом мнении. Где хозяин? Не стал ждать прихода шурави и ушел. У него есть причины, чтобы скрываться, есть причины.

– Искать тщательно.

Женские тряпки его не интересовали, а вот навозом он занимался лично. И они кое-что нашли. Гильзы от патронов. Много. Из дома стреляли. Когда, в кого, из какого оружия? Пустые пулеметные ленты. Могли и дети принести с улицы.

– Товарищ лейтенант, мины для миномета, две штуки.

– Боевые? Осторожнее с ними, зовите сапера.

– Сапер не нужен, они без взрывателей.

– Отнеси к Шанобаеву, и дальше ищите.

Но больше в этом доме ничего не нашли. С женщинами разбираться не стали. Они могли бы что-то рассказать, но Ремизов не хотел хотя бы краем впутывать их в мужские дела. Особенно в этой стране. Именно в этой стране. Что бы ни происходило вокруг: война, строительство мусульманского или народного государства, им все одно – горе, и ничего кроме горя.

Солнце поднялось высоко. Здесь, на тридцать пятой широте, оно всегда поднимается высоко и печет даже в апреле. Люди Ремизова уже порядком утомились копаться в навозе, хворосте, грязном тряпье, обнюхивать и прощупывать чужие жилища – все и везде одно и то же. Но они монотонно, как заведенные продолжали выполнять свою по-настоящему грязную работу. Выйдя из очередного дома, взвод двинулся дальше вдоль прозрачного ручья с каменистым дном и ледяной водой. Пыльные армейские ботинки вытаптывали мятную поросль, и следом за взводом стлался душистый запах травы, смешанный с влажным, освежающим дыханием ручья и ароматом цветущих абрикосов.

Дозор шел впереди взвода на пятьдесят метров, в пределах визуального контроля и надежной поддержки огнем. Аверьянов, пулеметчик, шел первым. Он не был лучшим или самым расторопным, не был смелым и особенно сообразительным, более того, он прослужил только полгода, но по должности он – пулеметчик, и его РПК находился в готовности к бою. Выбирать Ремизову не приходилось: не из кого. Все они, кто составлял его взвод, не имели ни опыта, ни стоящей подготовки, а риск при любом раскладе кто-то должен брать на себя. Следом за ним, осматривая справа дувалы, шел Рейхерт, крепкий сержант из тех, кто никогда и нигде не пропадет и на которого взводный надеялся. Третьим шел Саленко, смекалистый, наблюдательный, не из трусливых, но и не из дерзких. Он снайпер и мог бы никогда не попасть в дозор – не его это работа, – но этот парень цементировал всю тройку, а в чем-то и весь взвод. И еще он хорошо стрелял. В задачу Саленко входил левый сектор.

Уже осмотрели семь или восемь домов, но без результата – гильзы, пустые пулеметные ленты, старый мультук результатом не считались. Люди молча переставляли ноги, усталые, одурманенные абрикосовой пыльцой и благодушием весенней природы. Дозор неспешно втянулся в очередной поворот тропы… Раскатистой, многоголосой дробью ударили автоматы. Внезапно, вдруг… Мир сжался в комок нервов и грохота. На стене дувала, над самой головой Саленко, пули вычертили ровную строку из коричневых фонтанов. «Вперед», – сам себе дал команду Ремизов и рванулся к дозору, забыв о других солдатах, которые остались за спиной и от которых он ничего не ждал – ни подвигов, ни поступков. Тут же почти в ухо он услышал частое дыхание бегущих за ним, клацанье затворов, оглянулся: Алексеев и Кныш. Мужики.

– Прикройте дозор! По полному рожку! Не высовываться! Я их прижму с тыла.

Перемахнув через дувал, провалившись по щиколотку в рыхлую и влажную землю виноградника, он начал титанический бег по взрыхленной борозде наперерез «духам». Вопрос состоял не в том, чтобы отбиться, а в том, чтобы победить. И он бы не смог ответить, если бы у него спросили, чего именно он так страстно желает в этот момент. Внезапно проснувшиеся инстинкты не успели подсказать ему правильный ответ, упрощенный до звериного хрипа в легких. Он хотел крови, он хотел увидеть, как они умрут.