Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться. Хроника почти бесконечной войны - 2013-2021 [litres]

Или, быть может, монахом.

Или монахом из князей; как-то так.

Теймураз родился и вырос в Грузии, в Тбилиси.

Скрывать не стану: у меня есть особенное любопытство к представителям другим этносов, воспринявших войну на Донбассе как свою, личную.

На первом этапе войны даже визуально было заметно серьёзное количество выходцев с Кавказа: в основном осетины и чеченцы. Чуть позже подтянулись сербы. Были ребята из Казахстана, встречал таджика, якута, приезжали из Франции, немец был – погиб; в созданном мной батальоне служили чехи, итальянцы; но вот Грузия… с Грузией, сами понимаете, отношения не простые.

Захарченко говорил мне как-то, что с той стороны стоит целое грузинское подразделение, его несколько раз пытались взять в окружение – но их особенно берегут, и сразу отводят с позиций.

А тут вот что: передо мною колоритный выходец из солнечной Грузии. Поэтому я сразу спросил:

– Вы кто по национальности?

– Я грузин.

– Чистокровный? – не унимался я.

– Да. Грузинов не бывает наполовину, – мягко улыбнувшись, сказал Теймураз.

– И бывших, – сдержанно посмеялся и я.

В 1995 году Теймураз вместе с матерью переехал в Луганск (с восьми месяцев он рос без отца – родители развелись), но гражданство у него так и осталось грузинское.

– Трудно было в Грузии тогда, в девяностые?

– Было очень трудно, длился переходный период. Появилась местная валюта: просто купоны обыкновенные. На них ничего нельзя было купить; если продавали, то по сумасшедшему курсу. Всё шло на российские рубли. Их достать было невозможно. Бюджетникам никто не платил зарплаты в рублях. Поэтому народ просто всё продавал. Грузины ведь жили зажиточно в своё время. У нас в семье были всякие сервизы, люстры и прочее, и прочее. Это всё копилось годами: считалось, что вот я женюсь, у меня будет сервиз, у меня будет люстра. Сейчас это выглядит смешно, но тогда в это верили, и накопленное переходило из поколения в поколение. И мы начали сдавать все эти вещи, на вырученное покупали хлеб, картошку. Про мясо вообще не было и речи. Газ, свет, вода – со всем были проблемы. Мы жили возле большой лесополосы. В детстве в этом лесу мы бегали: физкультура, прогулки – красиво там. А потом мы ходили туда и собирали щепки, чтобы на буржуйках варить еду. Это было в самом Тбилиси. В квартире буржуйку не поставить. Мы ставили в подъезде. И вот 2–3 этажа собиралось – чтобы дрова экономить – готовили большую кастрюлю на всех. То есть просто стояла кастрюля в подъезде: возвращался кто-то домой, подходил, насыпал себе еды, она же постоянно подогревалась, шёл домой кушать. Такое время было.

– А почему поехали не в Россию, а на Украину?

– Тогда Россия была для всех, все в неё рвались. В Россию – это было очень дорого. А у нас друзья семьи были с Луганска.

– В Луганске кто тогда по большой части жил – украинцы, русские? На каком языке они разговаривали?

– В Луганске всегда говорили на русском языке – это был приоритет. Государственным языком считался, конечно, украинский, но все и всегда разговаривали на русском. Совещания в обладминистрации проходили на русском языке. Старались разговаривать на украинском, только когда Тимошенко приезжала в регион и все пытались ей соответствовать.

– Учебники были уже с украинской историей?

– Да, конечно. У нас были предметы «украинский язык» и «украинская литература». Я был освобождён от них, но посещал эти занятия. Мне было интересно. Мне языки легко даются. Я ведь жил на Украине, было естественным выучить язык. Но, преподавая остальные предметы, все учителя разговаривали на русском. Мы заполняли тетрадки по-русски, хотя вывеска на фасаде школы была на украинском.

– Какая-то политизированность чувствовалась тогда?

– Нет, у нас этого не было. В Киеве национализм и политизированность больше ощущались. Национализм, но без фанатизма. Это ощущалось и когда я путешествовал по Украине: я был во Львове, в Запорожье, в Виннице. Мне было интересно посетить разные регионы, узнать культуру страны. Там это ощущалось, в Луганске – никогда. В Донецк я тоже приезжал. Здесь был единственный «Макдональдс» на тот момент, и мы со студенчеством, конечно, мотались сюда, это был такой фетиш. Здесь было точно так же всё на русском, всё просто, никакой политизированности. Атмосфера была – люди просто жили. Такое цивилизованное, красивое село, которое превратилось в город.

– В Луганске я закончил Машиностроительный институт; когда поступал – это ещё был Машиностроительный, а когда заканчивал – университет им. Владимира Даля, экономический факультет, международные отношения. Периодически я ездил в Грузию, и с каждым разом мне было всё тяжелее: я понимал, что мне сложно общаться с ровесниками, потому что они остаются на том же самом, прежнем уровне. Образования они никакого не получали. Если и учились в ВУЗах, то эта учёба носила символический характер: друзей проведать, потусоваться в центре города.