В Миндлин - Последний бой - он трудный самый

На железных столах у закопченных амбразур стояли два пулемета с покореженными стволами...

* * *

Теперь, когда сражение охватило самый центр Берлина, зловещий гул стал еще тяжелей.

Опытное ухо по характеру такой «музыки» может определить, где идет бой, каковы его особенности и кто в нем участвует — какое оружие. Выстрелы пушек в «оркестре» боя — удары больших барабанов, разрывы — грохот и звон литавр, пулеметные очереди — барабанная дробь, а свист мин, снарядов и пуль — будто голоса духовых и струнных инструментов. Конечно, такое восприятие звуков на поле боя вырабатывается не сразу. Тот, кто впервые в бою, слышит не «музыку», а какофонию ужаса: ему кажется, что каждая пуля, каждый снаряд летят в него... Нет, не услаждали наш слух трагические мелодии трудных и невезучих боев сорок первого—сорок второго годов... Но теперь, в Берлине, — совсем другое дело! Теперь мы слышим «симфонию» боя, понимаем ее и, можно сказать, наслаждаемся ею!

* * *

После того как форсировали Ландвер-канал, наш путь разошелся с путем Первой гвардейской танковой бригады, хотя шумы боя, который средние танки вели где-то слева, прослушивались отлично. В этом грохоте появились вдруг новые, непривычные звуки тяжелых ударов стали о сталь. Потом мы поняли, что это удары гусеничных траков тридцатьчетверок о железнодорожные рельсы; а при разворотах боевых машин на рельсах раздавался ломающий ухо скрежет такой силы, что люди затыкали уши.

По мере нашего продвижения к центру звуки боя первогвардейцев становились все громче. На их пути поднимались жирные клубы вонючего дыма; горели цистерны с нефтью, шары огня взлетали в небо, а спустя минуту слышались взрывы — глухие удары, строчили там и пулеметы: танки, по-видимому, вели бой с пехотой противника.

И вот из коптящего облака, оглушительно хлопая траками, выскочили стремительные силуэты тридцатьчетверок. На башнях виднелись «ромбики» с опознавательными знаками Первой гвардейской.

Тотчас приказываю дать им навстречу опознавательные ракеты; чем черт не шутит — в горячке боя страсти накалены, танкисты могут по инерции выстрелить и в своих! Тем более, в этой мгле «ИС» с их длинным стволом, тяжелым набалдашником дульного тормоза можно принять за немецкие «Тигры». Такие случаи уже бывали.

Увидев наши ракеты, тридцатьчетверки остановились. Машины даже замерли на миг, их словно осадили «на скаку», и они изумленно клюнули пушками. Через минуту откинуты командирские люки, и под круглыми танкошлемами я узнаю дорогие мне лица капитана Шилова и лейтенанта Лени Паркова. Оба закопчены до предела: блестят лишь глаза да зубы.

— Урра-а-а!— кричим мы.

— Ур-ра-аа! Ура-а! — отвечают первогвардейцы и, выпрыгнув из своих танков, бросаются к нам.

Трудно передать чувство, какое охватывает тебя, когда в самом пекле боя встречаешь старых, испытанных и верных товарищей! Совсем близко я вижу их лица и еще твердые от боевого азарта скулы, жесткие рты. Хлопцы сжимают свои «бронетанковые» объятия так, что трудно дышать!

— Тихо, вы! Командира раздавите! — притворно сердито кричит на них Стариков.

— Выдержит! Мы его знаем — смеются Шилов и Парков.

Только что люди насмерть бились с врагом, они убивали, и их старались уничтожить. Но вот радость встречи с товарищами, и они готовы чуть ли не прослезиться! Я чувствую, и моим глазам становится жарко...

Рядом хлобыщут разрывы мин, но не обращаем внимания: все, что кругом, как будто и не касается нас — так радостно было встретить друг друга.

— Живы, орлы?

— Мы-то живы. А Темника уже нет... — проговорил Леня Парков. — И других тоже. Многих! — Лицо лейтенанта становится сумрачным. — Скончался Темник.

— Кто командует бригадой?

— Временно — начальник штаба полковник Катиркин.

Из дымового шлейфа выскочил еще один танк, его башня, вижу, уже разворачивается в нашу сторону и, словно принюхиваясь, шевелится черный зрачок его пушки.

— Леня! — кричит капитан Шилов. — Леня, дай ему ракету: сейчас выстрелит, хо-ле-ра!

А мне и радостно и страшно: по опыту знаю, как трудно не выстрелить, когда орудие уже наведено в цель. Представляю, что сейчас в башне этого танка, выскочившего из боя. Снаряд в казеннике орудия, наводчик наверняка «посадил» нас на угольник своего прицела, — вот-вот нажмет кнопку электроспуска... Но нет, все обходится. Взлетает ракета, танк останавливается, пушка круто задирает ствол.

— Ф-ф-фу, черт! Узнали! — отдувается Шилов. Лицо у него испуганное.