Владимир Колганов - Феномен ДБ

Однако масонство – это всего лишь фон для основной конструкции романа. Куда интереснее сверхзадача, которую перед собой поставил автор [46]:

«Интеллигенция вообще не влияет на ход вещей – она выносит ему моральную оценку. <���…> Любой герой любого произведения решает вопросы, волнующие автора. С трудом представляю, как может быть иначе. Правда, вопросы, стоявшие перед той интеллигенцией, нам близки и понятны: например, что делать человеку, воспитанному в сложных и богатых временах, когда наступили простые и плоские».

По поводу интеллигенции, не влияющей на ход вещей, мы ещё поговорим. Но в приведенной цитате привлекает противопоставление «богатого и сложного», с одной стороны, «простого» и «плоского» с другой. Что бы это значило? Вряд ли речь идёт о сравнении времени благоденствия царской знати с безвременьем всеобщей разрухи, наступившей в России после братоубийственной войны. Скорее всего, Быков пытается противопоставить «богатые» 90-е и нынешнюю «упрощённость». Кому на Руси было жить хорошо в лихие 90-е, это всем известно, но вот почему Дмитрия Львовича не устраивает нынешняя «простота»? Живёт он не бедно, успел объездить много стран, вполне может быть доволен тиражами своих книг. Ну разве что пост министра – чем дальше, тем всё призрачней. Однако негоже известному литератору по пустяковому поводу так горевать.

Весной в связи с событиями в Крыму слышал по телевизору мнение известной защитницы наших прав, фамилию называть не стану. Смысл её слов был таков: «зачем мне нужно присоединение Крыма к России, если я и без этого имею возможность отдыхать в Крыму?» То есть на первом месте «богатая и сложная» жизнь интеллигентной женщины, ну а требования крымчан – «простые и плоские» до невозможности, и даме на них просто наплевать. Дмитрий Львович ничего подобного не говорит, он гораздо осторожнее – не следует огорчать своих читателей, хотя кому-то из них подобные слова наверняка доставят удовольствие.

А вот что Быков говорил на презентации «Остромова» [47]:

«Я до сих пор не принял такого решения – стать писателем. Я всегда хотел быть учителем русского языка и немного – журналистом. Этим я и занимаюсь. Когда я гляжу на писательские нравы, писательские обычаи, писательские премии, то очень радуюсь, что я не писатель. Писатель – это позорная кличка. А журналист – это почётная должность. Так мне кажется».

Это было сказано в 2010 году, после опубликования нескольких романов, после получения литературных премий. Как только язык у признанного литератора повернулся? Решил с нами пококетничать, поиграть в слова? Конечно, тут не обошлось без элементов эпатажа – Быков-журналист ещё в начале 90-х «прославился» своими неожиданными заявлениями. Возможен и другой вариант: Дмитрий Львович честно признаёт себя не столько писателем, сколько беллетристом, что недалеко от истины. Ещё ближе к истине мнение Майи Кучерской о последнем романе «О-трилогии» [48]:

«Перед нами беллетризированная публицистика. Журналистика в одеждах большого романа. Газетная колонка, обвитая неплотным плющом литературных образов. Искренности, азарта, любви, горечи и тоски, ощущения бесприютности и собственной историософии для создания прозы, увы, мало. <���…> Дмитрий Быков оказался заложником собственного журналистского таланта и вовлечённости в сегодняшнюю политическую реальность, а ещё – пленником жажды высказаться, объяснить им всем, наконец…»

Многие рецензенты это признаю́т – Быков пытается нам что-то втолковать и объяснить. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что одним из его осколков-двойников является Быков-учитель, потомственный педагог. Наставничество у него в крови – даже если и хотел бы промолчать, даже если сознаёт, что недостаточно в каком-то вопросе компетентен, всё равно и говорит, и пишет. И этому его красноречию не будет конца, если он сам себя не остановит. Можно предположить, что Быков преследует всё ту же цель – «просвещения ума и сердца», хотя версию о принадлежности его к масонам я напрочь отвергаю.

На мой взгляд, это желание Дмитрия Львовича нас осчастливить следует понять и даже по возможности простить излишнее многословие мудрого наставника. Но следующее заявление Быкова просто потрясает [49]:

«Я-то знаю, что делаю позорно мало. По сравнению с тем, что надо было бы».

Тут остаётся только развести руками – куда уж больше-то? Нет, Дмитрий Львович, так шутить нельзя! Подобным «плодородием» не могли бы сравниться с вами ни Олеша, ни Булгаков, ни Трифонов с Платоновым. Однако Быков и не пытается с кем-нибудь себя сравнивать – у него собственный, неповторимый жанр, примерно то же, что собственный финансовый директор. Я уже упоминал об этом жанре, но тут есть возможность разобраться доскональнее [37]: