Александр Етоев - Территория книгоедства

А я недавно был в Питере на поминках – хоронили одну дальнюю родственницу моих не очень-то знакомых знакомых. Короче, был на поминках вынужденно, чтобы создать иллюзию коллективной скорби. Сидел, скучал, поминал не чокаясь – словом, соблюдал ритуал. Напоминавшись, народ запел, и кто-то из родственников умершей вспомнил про караоке. Тут же заработал экран, и присутствующие запели хором сначала что-то долгое и унылое, из репертуара сибирской каторги. Затем, по мере убывания алкоголя в бутылках, люди вспомнили, что покойница баба Нюра была большая любительница застолий. А как пела, как плясала усопшая, когда выпьет и закусит грибами! Поэтому не грех и присутствующим перейти от печали к танцам.

Дальше было примерно то же, что в кинохронике про негритянские похороны. Только лица были красные, а не черные. И отсутствовали саксофоны и катафалк. Зато было караоке по-русски. Не знаю, чем все закончилось – мордобоем или как в анекдоте – помните, когда «медленно и печально», – до конца я не досидел, ушел. Поэтому не знаю финала. А за рассказанное выше ручаюсь.

Это первая монета в копилку будущей энциклопедии русской души – про отношение русского человека к смерти. По мере поступления информации обещаю знакомить интересующихся с новыми примерами из копилки.

Моя б воля, я бы этот роман издавал массовым тиражом к каждому юбилею Пушкина. И раздавал бы его бесплатно на всех площадях и улицах, носящих и не носящих имя поэта. Потому что этот роман достоин имени Пушкина. Сам Александр Сергеевич катался бы на диване от смеха с книжкой Штерна в руках. Ведь Пушкин не был пушкиноведом. И слава богу, потому что пушкиноведы «Эфиопа» никогда не прочтут. Они и Пушкина-то читают за деньги – работа у них такая: читать Пушкина. А если прочтут – вполне вероятно, повторится та же история, что и с книгой Абрама Терца. Жаль только, что сам Боря Штерн никогда уже больше не посмеется над их «праведным всенародным гневом».

Между прочим, Штерн был не только прекрасным писателем, еще он был замечательным знатоком, историком и ценителем литературы. Правда, и тут он не мог обойтись без смеха – и в этом был абсолютно прав. Ибо история литературы слишком серьезна и поучительна, чтобы смотреть на нее слишком серьезно и поучительно.

Пушкин, Чехов, Уэллс, Гумилев… Тот, кто Штерна читал, может сделать длинный список имен, который сам по себе вызовет уважение к писателю.

Штерн литературен насквозь, ибо литература много больше, интереснее и – увы! – опаснее жизни. Действительно, что мы в жизни? Ходим, ездим, глупо и плоско шутим, вечно залезаем в долги… А живем, то есть дышим, любим, отчаиваемся, ненавидим по-настоящему, именно в книге, в литературе. И литература нисколько не слепок, никакое не отображение жизни. Наоборот. Жизнь – слепок с нее. Помните, что сказано у евангелиста? В начале было Слово. И не просто слово, а с большой буквы Слово. Потому что Слово есть Бог. Так вот – литература подобна Богу, и тот, кто для нас ее делает, удостоен Божественной благодати. И Боря Штерн – среди первых, кому даровано это счастье. К сожалению, не на земле.

Сижу, никого не трогаю, листаю «Альбом новейших декадентских узоров, вышивания орнаментов в древнерусском, эфиопском и других стилях, птиц, животных и сцен», изданный Товариществом И. Д. Сытина в 1900 году, и вдруг получаю по электронной почте следующее странное сообщение:

10.10.08, пятница, 19.00, ПЕН-клуб (Думская, дом 3, 5-этаж)

Презентация четвертого выпуска альманаха «Транслит». (В новом выпуске проблематизируется противостояние современной тенденции новой ауратизации поэзии и проекта ее секуляризации. Суверенной эффектности модернистского высказывания коллектив авторов противопоставляет эффективность функциональной поэтики, преодолевающей саму автономию поля литературы путем создания конструктивных утопических сообщений и прямых критических высказываний. Секулярная литература отдает себе отчет в том, что всякое художественное высказывание является актом моделирования социальной реальности, то есть актом перформативным, и не может продолжать исповедовать миф об автономии творца, эволюционировавшего от неповиновения господствующему дискурсу к застывшей позе невменяемости и независимости от контекста. Инструментализируя свой сакральный статус, секулярная поэзия специализируется не только в герменевтике социальных очевидностей, но и стремится преодолеть институциональные рамки <���всего лишь литературы> напрямую сообщаясь с социальной действительностью и производя инструменты познания и сопротивления.) Участники: Александр Скидан, Роман Осминкин, Вадим Лунгул, Александр Смулянский, Павел Арсеньев, Кети Чухров, Кирилл Медведев.