Юрий Манн - Гнезда русской культуры (кружок и семья)

И действительно, аксаковская традиция не пресеклась, но, сплетясь с другими традициями, образовала яркий и богатый орнамент русской классической культуры.

В июле 1917 года русский философ и ученый П. А. Флоренский писал наследнице имения Абрамцево А. С. Мамонтовой о значении этого памятника в будущем: «Тогда „Абрамцево” и Ваше Абрамцево будут оценены: тогда будут холить и беречь каждое бревнышко аксаковского дома, каждую картину, каждое предание… И Вы должны заботиться обо всем этом ради будущей России…» (Письмо опубликовано внуками П. А. Флоренского – игуменом Андроником (Трубачевым) и П. В. Флоренским.)

Каково же значение семьи Аксаковых в целом?

В истории возникают явления, которые, будучи фактом жизни, становятся одновременно фактом искусства. Очень уместно здесь идущее еще от эпохи романтизма понятие жизнестроение.У реальных, жизненных событий есть свое развитие, своя логика, они обладают своей законченностью, завершенностью, своей симметрией, почти соперничающей с уравновешенностью и гармонией художественного шедевра. Наконец, у них есть свой смысл, отнюдь не только эстетический, но и общественный, и исторический.

Русская жизнь позапрошлого столетия почти одновременно выдвинула два таких явления. Одно – кружок Станкевича. Другое – семья Аксаковых. Одно явило собою дружеское объединение как единый живой организм. Другое показало, что такое фактор родственных связей, семьи.

Конечно, и до Аксаковых были семьи, отмеченные печатью высокой духовности и культуры. Однако у Аксаковых семейственность – в самом лучшем смысле этого слова – получила наиболее полное, широкое развитие, пронизала собою жизнь нескольких поколений, была осознана как некое очень важное, отнюдь не только личное дело – как своего рода предназначение и судьба. И притом судьба никем не навязанная, не имеющая ничего общего ни с наложенным обетом, ни с предписанной ролью, но слагающаяся из свободного и естественного волеизъявления каждого.

Вера Сергеевна Аксакова писала в дневнике: «Большею частью люди, самые жаркие поклонники нашей семьи, или ее идеализируют до неестественности и даже до смешного, или доводят до такой крайности и до уродливости строгость нашего нравственного взгляда, или превозносят до такой степени наше общее образование, ученость даже, что другие могут счесть нас за педантов, или, по крайней мере, таких исключительных людей, к которым простой, не слишком образованный человек и подойти не может… Неужели так трудно понять простоту нашей жизни! Право, это даже часто неприятно; мы живем так потому, что нам так живется, потому что иначе мы не можем жить, у нас нет ничего заранее придуманного, никакого плана, заранее рассчитанного, мы не рисуемся сами перед собой в нашей жизни, которая полна истинных, действительных страданий, лишений всякого рода и многих душевных невидимых огорчений. Мы все смотрим на жизнь не мечтательно: жизнь для всех нас имеет строгое, важное значение; всем она является как трудный подвиг…»

Действительно, нет ничего более противопоказанного духу семьи Аксаковых, чем ее идеализация. Были в этой семье не только «невидимые огорчения», но и вполне видимые разногласия, ссоры и конфликты – единство устанавливалось как бы поверх частных диссонансов господствовавшей атмосферой безукоризненной честности, нравственности, порядочности и гуманности.

И на всех, кто соприкасался с Аксаковыми, эта атмосфера действовала завораживающе.

Лев Толстой восхищался моральной силой, исходившей от Станкевича. Подобная сила исходила и от семьи Аксаковых, к которой в целом применимы слова, сказанные современником об одном из ее представителей: «Всякий раз, как приводилось быть с Константином Сергеевичем, после этого приходилось и самого себя чувствовать как-то чище; как-то нравственнее делался с ним, и нравственность чувствовал более обязательною для себя…».

Перелистывая сегодня дневниковые записи, письма или художественные тексты – скажем, стихотворения Ивана Аксакова, – все время поражаешься, как много в этих произведениях современного, актуального, животрепещущего… Вот, например, Иван Сергеевич мучительно размышляет о том, как трудно победить зло, ведь оно заключено в человеческой природе:

Но ведь это не кто другой, как Зигмунд Фрейд в письме к Альберту Эйнштейну (от 1932 года) напишет, что зло непобедимо, потому что «в натуре человека лежит потребность ненавидеть и уничтожать» [46]. И сколько таких острых пронзающих время взглядов – из прошлого в настоящее! – находим мы у героев нашего рассказа…