Александр Немировский - Гражданская война Валентина Катаева

Как только Одесса подпадает власти, в которой можно было бы видеть хотя бы зачаток новой русской национальной государственности (хоть и под украинской маркой) – то есть власти гетмана – Катаев идет на вооруженную службу гетмана, не то в армии, не то в державной варте.

Когда власть гетмана пала, в Одессу вошли Добровольцы, а к северу от нее появились большевики, Катаев вступает по собственной воле в Добровольческую армию и воюет с большевиками в ее рядах до последнего дня кампании (март-апрель 1919).

Затем при большевиках он громко кричит о своей поддержке большевиков (апрель – и далее до лета включительно). При этом в июне 1919 он при самых неясных обстоятельствах и с непонятной целью заезжает в Полтаву, где тогда «контрреволюционное подполье развило бешеную работу, и собрания деникинской контрразведки происходили чуть ли не в центре города, в монастыре», а оттуда возвращается в Одессу. В первом мемуарном очерке на эту тему ему еще не приходит в голову связывать эту поездку службой в Красной Армии; только позднее он вписывает свое появление в Полтаве в отступление красных туда из-под Лозовой – первоначально это у него были совершенно независимые, только по времени совпадающие события; в действительности он в Красной армии не служил ни дня.

Одессу освобождают Добровольцы (конец августа) - Катаев практически сразу поступает к ним опять и принят ими самым лучшим образом - получил командирский пост на бронепоезде ВСЮР (сентябрь). Почему-то белых при этом нисколько не остановила известная всему городу большевистская активность Катаева летом.

В самом начале 1920 Катаев сваливается на своем бронепоезде в тифу, эвакуируется в Одессу; пока он болеет, в город приходят красные; едва выздоровев, Катаев вступает в офицерское антибольшевистское подполье, арестовывается, полгода ждет расстрела в ЧК и спасается, по выражению его сына, «чудом». Белые как раз этой осенью навсегда покидают Россию. Война окончена. Большевики одержали полную и необратимую победу.

Спустя несколько месяцев Катаев сознательно начинает торговать своим литературным даром и вообще своим словом с большевиками за пайку пожирнее, и эта торговля является его основной профессией много десятков лет.

Эту новую стратегию и ее контраст со старой Катаев даже выразил в стихах, мы их уже приводили:

Там юность кинулась в окоп…

Не со щитом, не на щите -

Я трижды возвращался в дом….

- Полжизни за солдатский крест!…

- Полжизни за Московский Кремль!…

И - ничего. И - никому….

Ни царств, ни жизней нет...

И только вьюги белый дым,

И только льды в очах любой:

- Полцарства за стакан воды!

- Полжизни за любовь!

То есть: я долго, с юности, воевал; война окончилась не по моей вине, и окончилась навсегда – «ничего и никому», все рухнуло, потеряны и царства, и жизни. Теперь не за что воевать. Отныне я думаю только о личном благе и личном счастье, и добывать буду не Московский Кремль и не за солдатский Георгиевский крест, а воду и любовь для себя.

То что это - своего рода смерть; то, что он умер с поражением своей армии и захватом его страны большевиками, и новая жизнь для себя – это просто форма послесмертия, пусть и очень приятного - все это Катаев ощущал очень полно. Так полно, что даже внес объяснение на эту тему в «Траву забвения».

Там героиня беседует с Катаевым, вспоминая слух о том, что его все-таки расстреляли в ЧК осенью 20-го, и приводится их следующий разговор:

«- Какое счастье, что это оказалась неправда, и вы живы… вы живы..

- А может быть, это все-таки правда и я давно мертв?!

- Тогда, значит, нас обоих уже давно нет на свете.

- Быть может».

Сказано открытым текстом: быть может, я умер осенью 1920 года, когда кончилась моя война и кончилась война белых.

Все так. Только вот как вписываются летние выкрики Катаева «за Советскую власть» и его служба в совпечати во всю его биографию 1915-1920 гг., когда он остервенело, любыми способами – можно на фронте, так на фронте, остался на вражеской земле, так в подполье - воевал за свою страну, а не добывал воду и любовь для себя?

Как белые доверили Катаеву после его летнего большевистского цветения бронеплощадку «Новороссии»?

И что он все-таки делал в Полтаве в июне 19-го, если мифическая служба в РРКа тут ни при чем?

При ответе на эти вопросы надо, думается, держать в уме следующие соображения.

- «Не засчитать» Катаеву его большевистскую активность летом 19 года и поставить его командиром бронеплощадки белые могли только в том случае, если он представил им убедительные доказательства того, что ее _действительно не надо было засчитывать_, т.е. что она была прикрытием некоей работы в пользу белых же. Ничто другое не подействовало бы: если Катаев таких доказательств не представлял, ему оставалось в лучшем случае объяснять, что он свою красную активность развивал не по сочувствию большевизму, а исключительно с великого перепугу. От преследований такие объяснения еще могли бы его избавить - но вот дать ему командирскую должность на бронепоезде?!