Наталья Воронцова-Юрьева - Анна Каренина. Не божья тварь

Какая мгновенная реакция. Реакция профессионального лжеца.

Эти слова Набокова я достаточно разобрала в своем предисловии. А теперь поговорим о Толстом.

Ощущение лживости, фальши от Карениной прописывается Толстым довольно быстро. Сначала мельком, а в конце романа буквально в лоб.

Вот Долли ждет Анну и раздумывает, принять ее или не принять. Наконец она приходит к выводу, что принять: "Да, наконец, Анна ни в чем не виновата, - думала Долли. - Я о ней ничего, кроме самого хорошего, не знаю, и в отношении к себе я видела от нее только ласку и дружбу".

И тут же, следом мелькает у нее важная для читателей мысль: "Правда, сколько она могла запомнить свое впечатление в Петербурге у Карениных, ей не нравился самый дом их; что-то было фальшивое во всем складе их семейного быта".

Критики обожают приписывать это фальшивое мужу Анны - дескать, фальшивое в их доме происходило от тягостной жизни с ним, от невозможности быть с ним счастливой. Это неправда. "Фальшивое во всем складе их семейного быта" - это первый авторский ключ к пониманию истинного характера самой Анны. Но для того, чтобы это понять, нужно думать не глазами.

Что же такое Анна на самом деле? Из одного только маленького рассуждения Долли можно сразу же сделать единственно верный вывод: Анна вроде бы дружелюбна и ласкова, она вроде бы добра и искренна, но все это фальшиво - она только выглядит искренней, она только прикидывается другом, а на самом же деле она вовсе не друг. И уже тем более ни о каком такте и женской мудрости, выкопанных Набоковым незнамо откуда, тут и речи быть не может, а есть только хитрость, сметливость и изворотливость. Да и то не всегда.

Вот после некоторого внутреннего сопротивления Долли все-таки решается на разговор - и Анна по ее репликам мгновенно улавливает то, что нужно сказать, что Долли хотела бы слышать. Именно это она ей и говорит. И все, в чем она убеждает Долли, есть полная ложь. Она убеждает ее в том, что Стива любит свою жену, что ему стыдно детей, что Долли для него божество, что он раскаивается, что он даже готов убить себя - уж так ему больно и стыдно от своего поступка с гувернанткой, и что это никогда больше не повторится. И всю эту ложь Анна говорит с таким накалом доверительности и искренности, это так легко ей дается, она настолько не мучается своей ложью, что становится понятно: эта способность ко лжи вполне органична для нее.

И только однажды она чуть было не стала по-настоящему искренней - когда Долли случайно коснулась той единственной темы, которая уже давно по-настоящему интересует саму Анну и к которой она так чрезвычайно приблизилась в этот день при случайной встрече с Вронским:

"- Да, но ты простила бы?

- Не знаю, не могу судить..."

Но она тут же спохватывается - подобное сомнение сейчас совершенно ни к чему, ведь оно может заставить Долли отказаться от прощения! И тогда она с горячностью убеждает Долли: "Нет, могу, могу, могу. Да, я простила бы. Я не была бы тою же, да, но простила бы, и так простила бы, как будто этого не было, совсем не было".

*

Итак, примирение супругов состоялось, и на сцене появляется Кити - сестра Долли и, стало быть, родственница Анны, а главное - без пяти минут невеста Вронского (и, разумеется, Анна помнит об этом). А теперь мы посмотрим на механизм обольщения в действии:

"Тотчас после обеда приехала Кити. Она знала Анну Аркадьевну, но очень мало, и ехала теперь к сестре не без страху пред тем, как ее примет эта петербургская светская дама, которую все так хвалили. Но она понравилась Анне Аркадьевне, - это она увидела сейчас. Анна, очевидно, любовалась ее красотою и молодостью, и не успела Кити опомниться, как она уже чувствовала себя не только под ее влиянием, но чувствовала себя влюбленною в нее, как способны влюбляться молодые девушки в замужних и старших дам".

Вот он, этот механизм. Сначала никакой демонстрации собственного превосходства: сначала от Анны идет совершенно иной посыл - посыл как бы искреннего восхищения другим человеком. Это моментально располагает к себе. Именно это и видит Кити в первый момент - она видит, что "она понравилась Анне Аркадьевне", и она видит это "тотчас". Разумеется, такое щедрое признание собственных достоинств - и от кого! от светской львицы! - сразу же подкупает и немедленно вызывает чувство глубокой приязни и горячего желания так же искренне и щедро восхититься в ответ.