Наталья Воронцова-Юрьева - Отелло. Уклонение луны. Версия Шекспира

*

Он проходит в глубь комнаты, откидывает полог, за котором лежит мертвая Дездемона: "Вот лежит ваша племянница, чье дыхание только что остановили эти руки. Я знаю, что этот поступок кажется ужасным и мрачным".

Кажется?!

"Бедная Дездемона! Я рад, что твой отец умер, - говорит Грациано. - Твой брак убил его, а горе разрубило надвое старую нить его жизни".

Однако, похоже, что и весть о смерти Брабанцио не трогает Отелло. Все с тем же нечеловеческим спокойствием он говорит то, что так упорно хранит его помутившийся рассудок - он повторяет пустые, бездоказательные слова Яго, которые впитала его болезнь, и снова призывает в свидетели всего лишь фантом, видение, подменившее реальность:

"Все это достойно сожаления. Но Яго знает, что она тысячу раз совершила постыдное деяние с Кассио. Кассио признался в этом".

"Кассио признался"!..

Бедный, глубоко больной, несчастный Отелло! Он держится за этот призрак как за торжество истины, превращающее смерть Дездемоны в искупительную "жертву", как уверяет его болезнь. Да есть ли хоть что-то, способное вывести его сознание из этого морока?!

Есть!

Волшебный платок, который Отелло получил в дар от матери, пропажа которого зафиксировалась в его сознании как предчувствие несчастья, - его платок, его талисман любви внезапно нашелся...

"О глупый мавр! - говорит Эмилия. - Этот платок, о котором ты говоришь, я нашла случайно и отдала моему мужу, потому что часто, с торжественной серьезностью, - большей, чем соответствовала такой безделке, - он просил меня украсть его".

Раскрывшиеся обстоятельства пропажи платка и сам факт слишком внезапного обнаружения этой ценнейшей для него вещи так глубоко впечатляют Отелло, что рассудок его проясняется. Измученный приступами, истерзанный болезнью Отелло, заново потрясенный открывшимися обстоятельствами, приходит в себя.

Ненависть к Яго на минуту придает ему сил. Он бросается на Яго, но тот уворачивается и, смертельно ранив Эмилию, убегает. Монтано отбирает у Отелло меч...

*

Что было дальше - известно.

В комнату вводят арестованного Яго, и Отелло со словами: "Если ты дьявол, я не смогу тебя убить" - теперь уже другим мечом ранит его.

В кармане убитого Родриго находят два письма, окончательно разъясняющих замысел Яго. Этим тут же спешит воспользоваться принесенный сюда же на носилках раненый Кассио, чье "доброе имя" и лейтенантская должность так и остались не восстановленными после его пьяной выходки, а ведь это все еще могло помешать ему вступить в должность губернатора.

И вот теперь Кассио - по излюбленному для всех алкоголиков схеме - очень торопится снять с себя личную ответственность за свой алкоголизм (ведь кто бы тебе не наливал, но пьешь-то ты всегда сам!), с облегчением свалив ее на Родриго и Яго:

"Кроме того, в своем письме Родриго укоряет Яго за то, что он подбил его на ссору со мной, когда мы были на карауле, следствием чего явилось смещение меня с должности. И вот он только что сказал, - после того как долго казался мертвым, - что Яго ранил его, что Яго подстрекал его".

*

Относительно фразы Кассио - "после того как долго казался мертвым", - переводчик М. Морозов слишком буквально воспринимает эти слова, констатируя в своем комментарии: "Итак, Родриго, по-видимому, остается в живых".

Нет, не остается. Родриго мертв.

Сказанная же Кассио фраза - лишь абсолютно неуместный в данных обстоятельствах пошлый цветистый оборот, этакая залихватская фигура речи, относящаяся к письмам убитого, к его посмертному письменному свидетельству, но не к его неожиданному воскрешению.

Просто Кассио даже и сейчас, находясь в чрезвычайно трагической обстановке, ну никак не в силах отказаться от возможности лишний раз полюбоваться собой, покрасоваться на публике.

*

Вот, собственно, и все. Трагедия завершается. Отелло остается жить не более получаса.

Он умрет, во всем обвиняя себя, терзаясь бесполезным раскаяньем. Умрет, так и не узнав о случившейся с ним болезни, железной хваткой вцепившейся в его мозг, сковавшей его рассудок и волю, полностью парализовавшей возможность к сопротивлению. Яго до последней минуты так и не скажет ему об этом. Как не скажет и о том, для чего же, преследуя какую ничтожную целью он так безжалостно изувечил жизнь мавра.

Прежде чем ударить себя кинжалом, он обратится к венецианцам с последней просьбой - ничего не смягчать и ничего не преувеличивать по злобе в их "письмах" правительству. А кроме того, обязательно рассказать, как однажды в Алеппо "злой турок в чалме побил венецианца и поносил Венецианскую республику", и тогда он схватил его за горло "и поразил его так".