Сергей Синякин - За несколько лет до миллениума [сборник]

Стоял август, и с небес катились звезды. Можно было лежать на ступеньках крыльца и загадывать желания — звезд хватало сразу на все. Вечером я ехал на велосипеде на хутор Михайловский, где жил мой дружок Саня Галкин. Мы спорили о книгах и еще больше о будущем, которое казалось нам таким прекрасным. Был шестьдесят восьмой год — в Прагу входили танки Варшавского договора. Нас это не интересовало ни капельки, мы спорили о том, каким будет коммунистическое будущее — таким, как у Стругацких, или таким, как у Ефремова. Мир «Возвращения» был человечнее, поэтому нам он нравился больше. Тогда казалось, что в будущем танкам нет места, ну разве что высшей защиты, чтобы преодолевать опасные маршруты на далеких планетах или бороться с последствиями технологических катастроф на Земле. Если бы мне кто-нибудь сказал, что через три десятка лет мы будем штурмом брать бывший советский город Грозный, что танки на его улицах будут гореть точно свечки, я бы назвал этого человека идиотом.

Будущее казалось безоблачным. Чехословакия была далеко.

Именно тогда я начал писать. Боже мой, что я писал! Простите меня, испорченные листы! Простите меня, исписанные тетради!

Я сидел и мучился. Эти муки были муками творчества. Творчество было графоманским. Я не понимал, почему Куваев складывает слова во фразы и у него получается волшебство, а у меня сухой текст, на который не хочется смотреть. Почему у Валентина Катаева текст, а у меня лепет ребенка, которому простят всё и простят все, только не я сам. Ну почему у одного получается волшебство, а другой ходит с натертыми ногами? А потому, братцы мои, потому что талант не зависит от человека. Талант — это умение наматывать портянки. Надо много работать. Будешь лениться, все твои мозоли будут видны окружающим. А что в этом случае можно сделать? А не обувай сапоги! Или учись наматывать портянки! Или, по крайней мере, прячь ноги под скамейку.

Хотелось заплакать. Я сказал себе: «Урод! Начни все сначала!» Это случилось через тридцать лет. Плохо верилось в то, что во второй раз все получится. Попытка вообще нужна не читателю, а автору.

Хреново сознавать, что ты бездарен. Хотелось и хочется таланта, но, видимо, когда его раздавали, я стоял в очереди за чем-то другим. Иногда я открываю свою собственную книгу и вижу, насколько я на бумаге умней самого себя. Но это, к сожалению, бывает не всегда.

Уэллс! Господи, ну конечно же Уэллс!

Он входил в мою жизнь стремительно и запоздало, как комета, потерянная астрономами и внезапно объявившаяся на небосводе. Сначала был «Человек-невидимка» — история одинокого обозлившегося человека, который подумал, что стать властелином мира легко. Самая поразительная сцена — это сцена безобразного убийства Гриффита, когда начинают молочно просвечиваться кости тела, потом становятся видны кровеносные сосуды, вены и артерии и, наконец, проявляется тело измученного, избитого, исстрадавшегося человека. Гениальная задумка, превратившаяся в не менее гениальный роман. Я читал его взахлеб, а впереди еще были романы Уэллса «Война миров», «Остров доктора Моро», «Когда спящий проснется», «Люди как боги» и конечно же «Maшина времени». Было немного забавно и вместе с тем жутковато читать про эллоев и морлоков, ведь я уже читал «Возвращение» и «Далекую Радугу», я твердо знал, какое будущее возможно, а какое нет. Но сама мысль о возможности путешествия во времени потрясала. Что будет, если ты убьешь своего дедушку до того, как им будет зачат твой отец? А возможность посмотреть живую Древнюю Грецию, увидеть походы Александра Македонского, посмотреть на крестовые походы и побывать на строительстве египетских пирамид? А увидеть будущее и не просто увидеть его, а сравнить со своими представлениями о нем и с утопиями, прочитанными к тому времени?

К тому времени уже был прочитан рассказ Бредбери «И грянул гром», о раздавленной бабочке, которая изменила мир. В подобное изменение не верилось, впрочем, Бредбери писал совсем не о том, он писал о необходимости бережного отношения к прошлому. Это тем более актуально сейчас, когда мы вновь в который раз начинаем оплевывать свое прошлое, по глупости и недомыслию не понимая, что изменяем будущее и отнюдь не в лучшую сторону.

Уэллс был первооткрывателем. Идея лежала на поверхности, но он первым ее заметил и придумал машину времени, даже не подозревая, что на деле она уже существует — это человеческое воображение, позволяющее ему путешествовать в прошлое и будущее, более того, оно позволяет человеку путешествовать в миры, которых никогда не было и не будет. От этого миры не становились менее достоверными, их достоверность зависела от богатства и силы воображения.