Сергей Синякин - За несколько лет до миллениума [сборник]

После тяжелого ранения он вернулся домой. Но «тяжело привыкшим ненавидеть учиться снова азбуке любви». Даже поэма о Павлике Морозове, написанная им, не явилась отпущением грехов и спасением от бдительного ока тех, кому положено. Он вернулся ненадолго — страна, которой требовались рабочие руки, призвала его еще раз — теперь уже в лагеря, огороженные «усатой колючкой». Так он стал представителем поколения, обожженного пламенем зоны. Разумеется, что это обстоятельство нашло отражение в стихах. Мир, где «надзиратель-дурак сапогами гения лупит в живот», где «зеки бродят, сходя с ума, воняя прело и кисло», где «режутся в лоскут воры и суки», где «в гаснущих душах, в истошном гаме Бог милосердный живет», нашел отражение в его стихах, колючих, как «усатая проволока».

Беспощадные и страшные строки.

Иного трудно ждать от человека, рожденного для любви, но волею судьбы вынужденного чаще ненавидеть, ведь война и тюрьма — это вечные потери.

Перипетии жизни привели его в Волгоград. Волга стала его родной рекой, как и вставший из праха город. Вместе с городом восставал к жизни и вновь учился любить ее Освальд Плебейский. Он учил молодежь в студии Волжского основам стихосложения и писал стихи сам, женился, вырастил детей, с удовольствием выезжал в составе творческих бригад в деревни и трудовые коллективы, он учился жить, он оживал, как оживает надломленный всадником красивый и колючий чертополох в донской степи.

вздыхает он печально. Но «скулят в его глазах собачки» и выжжено все, выжжено все, выжжено.

И все-таки после пережитого он продолжает утверждать:

Можно быть совсем молодым человеком и писать так, словно ты обитатель богадельни. Можно быть стариком и жить так, словно ты только начал это делать. До самых последних дней голос Освальда Плебейского звучал молодо и звучно.

Беглец из дома престарелых?

Поэт.

Давно замечено и не мной, что талант всегда отличает высочайшая внутренняя культура. Он начитан в силу того, что, творя сам, с любопытством косит глаз — а как это делают другие? В доме у Плебейского всегда были томики стихов, чаще из тех, что в те годы было просто невозможно достать, — Мандельштам, Цветаева, Ахматова, Пастернак, Кирсанов. Он любил поэзию и мог о ней говорить часами, говорить со знанием дела, цитируя любимых авторов.

Он ушел вместе с империей, в которой прожил трудную, горькую и все-таки счастливую жизнь. Наверное, в этом можно увидеть какую-то символику: империи распадаются, когда лишаются своих корней. Корни империи — настоящие люди, которые в ней живут.

В конце жизни О. Плебейский как бы подвел итог прожитому. Он написал строки, под которыми могли бы подписаться многие, ведь он облек в форму те неосознанные порой мысли, которые посещают старшее поколение:

Пора и нам подвести итоги. Вся его жизнь состояла из вечных и трудных дорог. Собственно, из дорог состоит любая человеческая жизнь. Одни ломаются на половине пути, другие едва осиливают первый подъем, и только те, кто знает цену жизни, проходят по этим дорогам с упрямым достоинством, чтобы в самом конце сказать: