Дмитрий Герасимов - Как мы мыслим. К основам христианского мышления

«Антиномичность» русской жизни, наличие в ней жутких противоречий и взаимоисключающих тенденций – одним словом, все то, что признается Н. А. Бердяевым и другими русскими мыслителями в качестве сущности русской культуры, и что нашло себе замечательное выражение в тютчевском «В Россию можно только верить» 3 3 Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать – В Россию можно только верить. Ф. И. Тютчев . есть ни что иное, как наивная, почти инстинктивная попытка отрицания внутренне присущего ей метафизического конфликта ценности и смысла – отрицания, вырастающего на почве сколь традиционного, столь же и обыденного, в духе метафизического «всеединства», отождествления ценности и смысла. Именно неявное смешение последних внутренне подрывает историческое бытие русской культуры, неминуемо ведет к последующему разрыву и распаду ее фундаментальных составляющих: исторические смыслы русской культуры, будучи не определены по «этосу» как иное , отличное от ценностей бытие, потому и не светятся более светом трансцендентных культурных ценностей.

Одно из величайших заблуждений русского культурного сознания состоит в предположении, что будто бы возможно творческое создание культурных ценностей, и что каждая отдельная историческая эпоха являет собой такое творчество новых ценностей. Но ценность не есть то же, что умопостигаемый смысл. Она не есть ни платоновская идея («образ»), ни отвлеченный идеал, но действительность , стоящая «по ту сторону» бытия. Ценность не осмысляется , но переживается . Она может лишь присутствовать в разуме, лишь приоткрываться ему, возбуждая в нем смысл. Смысл же не исчерпывает собой культуру, которая движется в истории посредством изменения смысла: смысл и «достигает» ценности только благодаря своему непостоянству – и то лишь на краткий миг, чтобы затем снова сорваться в пучину собственных определений и определенностей, соотносимых более с «вечным» языковым контекстом, нежели с опытом конкретной человеческой жизни. Даже в случае утверждения рациональности в качестве фундаментальной культурной ценности, последняя не становится от этого более рационально определенной, а лишь раскрывается во множестве преходящих исторических типов рациональности. Полагать, будто монархическая форма правления или рыночные формы хозяйствования (как идеи , или исторические, умопостигаемые смыслы ) могут составить ценностную основу русской культуры – значит просто не иметь развитого исторического мышления , разума культуры. Именно отсутствие последнего и влечет за собой удвоение русской культуры, разделение ее на два исторически противоположных культурных потока.

В одном глубинные, метафизические ценности русской культуры не находят для себя осмысленного выхода в историю, ибо не имеют направленных на них рациональных смыслов, опосредующих исхождение из истории в действительность, и тем самым как бы застывают в «вертикальном» измерении, убегая истории, культуры и мира (поэтому подлинная и действительная жизнь русской культуры проходит мимо истории). В другом, напротив, любая сколько-нибудь осмысленная культурная деятельность совершается слепо – не просвещенная изнутри светом трансцендентных ценностей, и от того почти без остатка смешивается с «горизонтальными», исторически преходящими формами социального устроения жизни (обретающими в сознании культуры в этом последнем случае статус метафизических) и также растрачивается вне собственного культурного пространства.

Утрата историческими смыслами их первоначальной и исходной культурной функции – функции онтологического опосредования между «горним» и «дольним», между историей и действительностью, с необходимостью ведет к действительному распаду русской культуры в истории. Поэтому не в «противоречивости» и катастрофичности, не в крайних ее состояниях, а в метафизическом параллелизме со-присутствия фундаментальных составляющих – ценности и смысла (т. е. в разуме культуры ) – подлинный залог ее исторического осуществления и раскрытия. Культурная, созидательная работа русской интеллигенции состоит, стало быть, не в том, чтобы в пространстве русской культуры пытаться одной крайностью подавить другую, или сохранив, «законсервировав» обе противоположные тенденции в качестве как будто изначально присущей атрибутики культурной самобытности, примирить их в некоем «антиномическом» видении (т.е. в представлении , идеальном образе культуры), а в том, чтобы устранить реальную причину их возникновения. И это есть задача предельная, онтологическая, а не гносеологическая только, спекулятивная.