Владимир Буров - Пятое Евангелие. Явление пятистам

«Я читал вашу оду Свобода…»

И уже через три слова становится ясно: это царь. Что там дальше?

«Я читал вашу оду Свобода. Она написана немного сбивчиво, слегка обдумана». Вторая часть этой фразы после точки могла бы быть сказана и Пушкиным, потому что он лучше царя знает, насколько обдумана его ода. Но мог, в общем-то, и царь.

Дальше в тексте Пушкина опять написано, «а я:»

– Но тут есть три строфы очень хорошие…

Совершенно ясно, что это возражение мог произнести как царь так и Пушкин. Всё зависит от того, кто говорил предыдущую фразу о необдуманности оды.

Получается, что Пушкин и царь уже не толпятся у микрофона, не отталкивают друг друга, кто будет говорить ту или иную фразу. Чёрный человек их примирил. Он дал им удивительную возможность, сказать всё, что они хотят. Каждый смысловой отрезок они говорят поочередно. Один вышел, сказал, другой ответил. Потом другой вышел, сказал тоже самое, а первый ему ответит.

Дальше Пушкин в черновике даже не ставит уже черту, которая должна бы отделить слова одного от слов другого. Это становится на какое-то время почти бессмысленно. Там написано:

«Я заметил, вы старались очернить меня в глазах народа распространением нелепой клеветы».

По ходу дела нет ничего противоречивого в том, что царь говорит эти слова. Бонди говорит, что надо ставить частицу «не» перед словом «старались» только из-за текста, идущего дальше. Пока же получается, что царь заметил в оде Пушкина какую-то клевету. Не помню точно, что там написал Бонди про эту оду. Кажется, по его получалось, что в ней нет оскорблений. А вроде бы можно считать, что в оде есть оскорбительный для царя смысл. Кто хочет изобразить Фому Неверующего, должен прочитать не только «Воображаемый разговор с Александром I» Пушкина, но и статью Сергея Михайловича Бонди об этом «Разговоре». Из-за этих двух частиц «не» Бонди написал много страниц. Не помню сейчас точно, сколько их там. Но не меньше десяти, по-моему. В данном случае это не важно.

Когда эту же фразу «я заметил, вы старались очернить меня…», произносит Пушкин, получается, он мог упрекнуть царя за его оду Свобода. Не знаю, что это могло быть. Наверно, какие-нибудь указы царя Пушкин мог назвать одой Свобода. Клевета, которую, по мнению Пушкина, мог бы распространять царь, заключалась, скорее всего, в том, что Пушкин будто бы против, не одобряет свободолюбивые начинания Александра 1. И высказал это, свое отрицательное отношение в оде Свобода. В общем, ясно.

Для нас важнее существования исторических документов, в которых царь и Пушкин чернят друг друга, распространяя нелепую клевету друг про друга, существование этой клеветы прямо здесь в тексте «Воображаемого разговора». Что же это за клевета? Вот она:

– Я заметил, вы старались очернить меня в глазах народа распространением нелепой клеветы, – говорит царь.

Он говорит это в ответ на клевету Пушкина. На какую? Вот она:

– Я заметил, вы старались очернить меня в глазах народа распространением нелепой клеветы.

А Пушкин сказал это в ответ на такие же уже сказанные слова царя. То есть он упрекает царя за то, что тот распространяет про Пушкина нелепые слухи, будто он, Пушкин, распространяет про царя нелепые слухи. А царь в свою очередь упрекает Пушкина за то, что Пушкин распространяет про царя клевету, будто бы царь распространяет про Пушкина нелепые слухи.

То есть оба они правы, и не надо ставить перед словом «старались» частицу «не». Всё написано со стопроцентной правильностью.

Пока что, сказал бы профессор Бонди. Дальше ничего не получится.

Получится. Дальше нам поможет чёрный человек. Вот сейчас он опять появится. Он, правда, никуда и не девался, но сейчас его опять будет хорошо видно. Читаем:

«Вижу, что вы можете иметь мнения неосновательные, что вы не уважили правду личную и честь даже в царе».

Насчет неосновательности мнений более-менее ясно. Здесь важно, что в конце предложения стоит слово «царь». Точнее, «в царе». Значит, уж точно эту фразу говорит не Пушкин, а царь.

Царь как будто говорит:

– Ладно, я-то говорю, что вы такой сякой Пушкин, я царь. А вы-то зачем так делаете, могли бы уважить царя.

Логично. Не может Пушкин ругать царя в лицо, как царь в принципе мог бы ругать его.

Вот он и появился, чёрный человек. Где? Сейчас, сейчас, как сказал бы Шекспир. Он появился, и произошло то, чего, собственно, следовало ожидать. Перед нами уже не царь и Пушкин, а царь в роли Пушкина и Пушкин в роли царя.