и звуков небес заменить не могли
ей скучные песни земли…
или:
(Ф. Сологуб)
— та же околесица и слякотца.
вечная женственность ныне
в теле нетленном на землю идет…
(В. Соловьев)
Тошно жить тошно дышать среди этого сопения и сипения.
а они еще поддают: завели аллитерацию чтоб в каждом слове вы уже обязательно встречали какую-нибудь милую парочку
пе-пе-пе
пи-пи-пи
се-се-се
ня-ня-ня
и т. д.
а если даже и звучная буква то будучи повторена 20 раз подряд она становится надоедливой и глухой
символисты знали аллитерацию но неведома им алфавитация.
В их поэзии (да и в мировой) преимущественно сонный ритм салонного танца (раз два три) ритм любви или крепко спящего человека…
любите любите любите любите
безумно любите любите любовь
Может ли быть что нибудь мертвее и однообразнее?
тише тише засыпаю
не буди меня —
говоря словами самого Бальмонта, или
храпите, храните, храпите…
Даже у итальянцев: фара фара фа.
Не было ни одного стиха подобного лихой рубке подобного будетлянскому:
дыр бул щыл
убещур
скум
вы со бу
р л эз
(«Помада»)
Или еще чистый спондей:
(«Возропщем»)
Потому мы и говорим что мы единственные в мире живые люди.
У нас поэзия — внезапница, у них выдохшаяся — запница!
Но… разве мертвецки спящие слышат?…
Разсматривать ли наших поэтов со стороны их идей или с чисто словесной — приходим к одному выводу!
Уже указано почему луна умерла, но была и чисто техническая причина: раньше был месяц — золотое сомбреро и луна серебрянная раковина или чудная прелестная, гордое чело богини и т, д.
Потом стала медной, а ночь железной.
По наконец стало дурным тоном говорить о ней в таком тоне и вот читаем: месяц корявый черный (т. е. деревянный), луна как мочевой пузырь (Лафорг) наконец больная и дохлая.
Если эпитеты первого рода уже умерли то второго сразу стремятся туда же! Нехорошо говорят о луне, но тоже о солнце о звездах наконец о всей природе, а в том числе и человеке — все эпитеты умерли.
Когда заметили что они не тверды в ногах пробовали их ставить на голову или на ходули, чтоб не быть смешными сами делали смешное — но это явные признаки конца!
(Саконская)
Хлебников пишет про улицу:
и из чугунного окурка
твои Чайковский и мазурка —
(«Изборник»)
Но что означают эти окурки: патроны пули шрапнель и как их представлять — трудно догадаться.
И у других:
заштопайте мне душу…
женщины вы смотрите устрицами из раковин вещей…
спокойный душу на блюде несу
(Маяковский)
Говорят что поэт Батюшков сойдя с ума произносил такия фразы.
Эпитеты трещат и кувыркаются везде.
(Так писал я в 1915 г. (первое изд. «Тайных пороков академиков») о метафоризме вообще и о Маяковском в частности, а вот в 1922 г. он сам привнается:
Где еще
— разве что в Туле? —
позволительно становиться на поэтические ходули?!)
Прежде в Серпуховском уезде пели:
глаза вы карие большие
очаровали вы меня,
а теперь
глаза вы как автомобили
очаровали вы меня!..
Литература лубок и сумасшедший дом подают друг
другу руки!
Но подохли не одни эпитеты, а все слова и крайне чуткий к ним Хлебников уже вместо луна пишет леуна, вместо ночь — ночерь, вмести авиатор-рша, — льтец, — льтица и даже целые стихи:
о — день и дзень и динь!
нуочь и ночь и ничь
всеобщего единства!
(«Изборник»)
Но конечно неологизм на всегда понятен и напр. Брюсов нашел чло дебошь Хлебникова не хорош ибо похож на французское слово, а оказывается что надо читать его дебошь (от дебелый)
то же с рифмой: она теперь нопонятна изломана и нелепа:
или
Поэзия зашла в тупик — и это не выдумка злых будетлян!
Возьмем № журнала за 1915 г. изд Суворина и там прочтем:
Хотят зарешитьтебя, Русская земля, хотят выкопатьглаза твои кроткие. Полаяты стоишь, запросталиместо изменою…
Недолукий, шохом, скрывающийся от опасности, с сердцем, как черствая коковка, ноброжье безчастное, русский невер… чернядь безпрокая, колотырчики… и т. д.
Читать дальше