Алексей Крученых
Велимир Хлебников
Игра в аду
Второе издание поэмы (с иллюстрациями К. Малевича и О. Розановой) отличается от первого (иллюстрированного Н. Гончаровой) большим объемом, иным расположением строф и отсутствием пунктуации. Позже Крученых включил составленный Хлебниковым план поэмы и ее «новые сцены» в выпущенный им стеклографированный сборник «Неизданный Хлебников. Вып. XVIII» (М., 1930). Он вспоминал об истории создания поэмы: «В одну из следующих встреч, кажется, в неряшливой и студенчески-голой комнате Хлебникова, я вытащил из коленкоровой тетрадки (зампортфеля) два листка — наброски, строк 40–50, своей первой поэмы «Игра в аду». Скромно показал ему. Вдруг, к моему удивлению, Велимир уселся и принялся приписывать к моим строчкам сверху, снизу и вокруг — собственные. Это было характерной чертой Хлебникова: он творчески вспыхивал от малейшей искры. Показал мне испещренные его бисерным почерком странички. Вместе прочли, поспорили, еще поправили. Так неожиданно и непроизвольно мы стали соавторами. <���…> Эта ироническая, сделанная под лубок, издевка над архаическим чертом быстро разошлась» (Крученых. С. 49–50). В. Шершеневич, считавший нежелательным совместное поэтическое творчество, писал по поводу поэмы: «Едва ли это прием допустимый в поэзии. Ведь мы прежде всего требуем от поэта оригинального лица, а уж какая тут оригинальность, если двое могут совместно написать поэму и так, что нельзя узнать: где начинается один и где кончается другой» (ФбМ. С. 81–82). О своем впечатлении от прочтения поэмы много лет спустя вспоминал Р. Якобсон: «Она меня поразила — поразила тем, что я себе тогда совершенно не так представлял новаторский стих. Меня это тут же захватило. Я тогда не знал ничего о Хлебникове, не слыхал, что за Крученых. Но в нашем небольшом кругу начались в то время разговоры о появлении русского футуризма» (Якобсон. С. 14).
Поэма
Свою любовницу лаская
В объятьях лживых и крутых,
В тревоге страсти изнывая,
Что выжигает краски их,
Не отвлекаясь и враждуя,
Давая ходам новый миг,
И всеми чарами колдуя,
И подавляя стоном крик —
То жалом длинным, как орехом
По доскам затрещав,
Иль бросив вдруг среди потехи
На станы медный сплав, —
Разятся черные средь плена
И злата круглых зал,
И здесь вокруг трещат полена,
Чей души пламень сжал.
Людские воли и права
Топили высокие печи —
Такие нравы и дрова
В стране усопших встречи!
Из слез, что когда-либо лились,
Утесы стоят и столбы,
И своды надменные взвились —
Законы подземной гурьбы.
Покой и мрачен и громоздок,
Деревья — сероводород.
Здесь алчны лица, спертый воздух —
Тех властелинов весел сброд.
Здесь жадность, обнажив копыта,
Застыла как скала.
Другие с брюхом следопыта
Приникли у стола.
Сражаться вечно в гневе, в яри,
Жизнь вздернуть за власа,
Иль вырвать стон лукавой хари
Под визг верховный колеса.
Ты не один — с тобою случай,
Призвавший жить — возьми отказ!
Иль черным ждать благополучья,
Сгорать для кротких глаз?
Они иной удел избрали —
Удел восстаний и громов;
Удел расколотой скрижали,
Полета в область странных снов.
Они отщепенцы, но строги,
Их не обманет верный стан,
И мир любви, и мир убогий
Легко вместился в их карман.
Один широк был, как котел,
По нем текло ручьями сало.
Другой же хил, и вера сёл
В чертей не раз его спасала.
В очках сидели здесь косые,
Хвостом под мышкой щекоча.
Хромые, лысые, рябые,
Кто без бровей, кто без плеча.
Рогатое, двуногое
Вращает зрачки,
И рыло с тревогою
Щиплет пучки.
Здесь стук и грохот кулака
По доскам шаткого стола
И быстрый говор: «Какова?
Его семерка туз взяла!»
Перебивают как умело,
Как загоняют далеко,
Играет здесь лишь только смелый,
Глядеть и жутко и легко.
Вот один совсем зарвался —
Отчаянье пусть снимет гнет! —
Удар: смотри, он отыгрался,
Противник охает, клянет.
О, как соседа мерзка харя,
Чему он рад, чему?
Или он думает, ударя,
Что мир покорствует ему?
И рыбы катятся и змеи,
Скользя по белым шеям их,
Под взглядом песни чародея
Вдруг шепчут заклинанья стих.
Читать дальше