Юрий Воробьевский - Неизвестный Булгаков. На свидании с сатаной

«Вы помните в «Мастере и Маргарите» жуткую сцену убийства барона Майгеля? Воланд убивает члена Зрелищной комиссии за то, что тот — «доносчик и шпион». Однако за кадром остается очень многое. Если Майгель — член Зрелищной комиссии, на кого он может доносить? На актеров? А обвинение в «шпионаже»? Шпионаж подразумевает внедрение, однако в свиту Воланда Майгелю внедриться не удалось, да он и не пытался. И почему, наконец, чекистским стукачом должен заниматься лично князь Тьмы? И где — самое главное — доказательства шпионской деятельности Майгеля? И почему Майгель — барон? Где вы на таком большом году Советской власти видели баронов? Что за нонсенс — барон заседает в Зрелищной комиссии, — Давид уже протиснулся среди серых домов Старого Акко к развалинам средневековой крепости, заглушил мотор и свободно махал руками, — А я вам скажу, почему Майгель — барон. А потому, что барон — это минимальный титул, дававший права на звание рыцаря. Барон Майгель — это рыцарь Мазель, один из руководителей ордена тамплиеров в Москве и ближайший друг Михаила Чехова. Когда начались аресты московских тамплиеров, Мазель почему-то не был арестован, что и дало повод подозревать его в сотрудничестве с ЧК-ГПУ.

— Так вот что значит ключевой эпизод бала Воланда — казнь барона Майгеля! Руками своего персонажа Булгаков расправляется с предателем, выстраивая параллель: Мастер — Иешуа, Майгель — Иуда…» (Рыбалка А., Синельников А. Интервью с масоном. М., 2005).

А откуда вообще «благой» образ сатаны взялся у масонов, откуда он — у Булгакова? Ведь в христианстве все не так: диавол — это личностная сила, обладающая свободной, направленной ко злу волей… Так откуда? Ответ находим в статье с характерным названием «Иудейская трактовка «Мастера и Маргариты»». Ее автор, Арье Барац, различие христианского и иудейского отношения к диаволу формулирует так: «Если перефразировать на еврейский манер известное высказывание Достоевского: «Бог и дьявол воюют, а поле их битвы — сердце человека», то можно было бы сказать так: «Бог и человек судятся, а ангелы — судебные исполнители»…

Для иудаизма самым расхожим определением Сатаны является совершенно безличная формула: «Сатана — он же Ангел Смерти, он же дурное побуждение». Иными словами, Сатана, этот величайший обвинитель рода людского, не кто иной, как все тот же посланец Всевышнего…

В представлении Гегеля мировой дух раскрывается в философах и поэтах, он близок к даровитым властителям, но водит за нос обыкновенных людей, используя их страсти. Воланд является блестящим, гениальным портретом того персонажа, который описан Гегелем в его «Философии истории». Ведь, несмотря на то, что Гегель иногда использует слово «бог», мы прекрасно видим, что речь у него идет не о Боге, а именно о духе. Он могущественен, лукав, хитер, ироничен, но при этом холоден, нравственно безучастен и ни в ком лично не заинтересован».

«Учения евреев и христиан об ангелах — это в большей мере два разных видения мира, нежели два разных языка, — продолжает мысль Арье Барац. И дальше делает выверт: — Именно поэтому в рамках иудаизма сатанизм невозможен. Возможно другое… возможно позитивное отношение к смертоносной служебной силе…

В этом отношении особого внимания заслуживает роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Позитивное отношение Булгакова к Ангелу Смерти (которого он считал главным героем романа) не имеет ничего общего с сатанизмом его современника Кроули. Мне думается, что стихийно сложившийся культ булгаковского Воланда в каком-то смысле развивает еврейскую линию «сатанизма»».

Так считает господин Барац. Слышите, любители прогуливаться на Патриарших прудах? Слышите, любители входить в тот самый подъезд и едва ли не благоговейно подниматься к той самой «нехорошей» квартире? Слышите, ежегодно устраивающие в день рождения Булгакова настоящий шабаш во дворе знаменитого дома? Кричащие: слава тебе, Сатана!

И опускающие в специально поставленный здесь почтовый ящик послания Воланду!

(Кстати, Воланд ведь может ответить. И отвечает!)

Итак, иудейский взгляд опознал в герое Булгакова Ангела Смерти. Вот кто завладел талантом писателя! Нельзя не согласиться: «Смерть, одновременно и пугающая, и притягательная, становится, можно сказать, главным героем его произведений». Помните, в «Роковых яйцах»? Там ведь не просто зоологический феномен описан. Он наполнен сугубо инфернальным смыслом. «Бесы, сеющие разрушение и смерть, мстят всему живому. На это же указывает их «огненное дыхание» и жар, не свойственные вообще-то хладнокровным рептилиям. Примечателен и адрес, откуда они начинают поход на Москву: село Никольское… То самое, где получил наркотическое посвящение сам Булгаков, зачарованный смертоносной красотою сжимающихся огненных змеиных колец». Библейский левиафан тоже только кажется рептилией: «Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас… он царь над всеми сынами гордости» (Иов 41:11–14, 16, 23–26).