Юрий Воробьевский - Неизвестный Булгаков. На свидании с сатаной

«В одном из своих стихотворений он писал, что больше всего ему ненавистны клопы, запах чеснока и крест».

«Для Гёте наиболее близким философом был Гегель, их связывало взаимное уважение, почти дружба. Однако Гёте выразил свое неудовольствие тем, что Гегель был награжден гербом, изображающим сову (аллегория мудрости) и крест. Гёте настаивал, чтобы знак креста был уничтожен, как не соответствующий идее мудрости… Гёте заслужил похвалу от Энгельса не за свои труды по естествознанию или художественные произведения, а за то, что слово «Бог» было для него непереносимо и вызывало нечто вроде психической аллергии… Свое отношение к христианству Гёте выразил в поэме «Коринфский гость»; там он писал, что христианство уничтожило любовь и дружбу между людьми, что смерть Христа была началом потока крови. Язычество вызывало у него восторг, как истинная красота и человечность. Поэма «Коринфский гость» заканчивалась призывом — «к нашим древним полетим богам»[68]. Откуда такие идеи? Поскольку Гёте был активным членом иллюминатской ложи, можно предположить: «личного демона» в ходе инициатических масонских ритуалов получил и он[9]. По сути, с респектабельным господином Западного мира в масонской ложе происходит то же, что на примере диких племен описывал Мирча Элиаде. См., например, его книгу «Тайные общества. Обряды инициации и посвящения». М.-СПб., 1999). «Древние боги» и нашептали.

Довольно долго Гёте был, по сути, главой правительства при герцоге Карле Августе.

Вступив на этот пост в 1783 году, он, будучи уже более десяти лет членом ложи «Amalia aux Trois Roses», тут же пишет подписку о неразглашении масонской тайны. Но его писательское влияние распространилось куда дальше Веймара.

Нашим современникам, читавшим «Страдания юного Вертера», трудно поверить, что в свое время этот роман, заканчивающийся самоубийством героя, получил невероятную славу. По сути, он стал «вершиной немецкого сентиментализма — направления в духовном плане отнюдь не безобидного. Полностью погружающему в душевность. А там, где нет духа, человека ведет эмоциональность. Нарастают химеры беспочвенных фантазий, возникает эгоизм, презрение к тем, кто кажется недостаточно утонченным и чувствительным. О, сколько людей, сидя над сентиментальными книжицами, промокая глаза батистовым платочком, одновременно впадали в полный сатанизм! Такими были многие из извергов «великой французской революции».

К. С. Льюис в «Письмах Баламута» вложил в уста беса-искусителя, наставляющего своего менее опытного «коллегу», такие слова: «Если бы ты попытался погубить своего подопечного методом романтизма, стараясь сделать из него Чайльд Гарольда или Вертера, погруженного в жалость к самому себе из-за выдуманных бед, тебе нужно было бы предохранять его от всякого подлинного страдания».

Характерно, что «многие из русских масонов-«человеколюбцев» прославились зверским обращением с крестьянами. Например, масон граф Дмитриев-Мамонов мучил и пытал своих крепостных. Масон князь Репнин прославился чудовищной жестокостью в подавлении волнения своих крестьян, обстреляв из пушек их мирные жилища»[10, с.716].

Достоевский на сей счет замечал: «Кто слишком любит человечество, тот, большею частию, мало способен любить человека в частности»…

При этом масоны культивировали утонченную, чувственную натуру. Что утончалось?

Покров благодати, защищающий христианина от соблазнов демонического мира. Личные и родовые грехи прорывали его — и «избранный» начинал чувствовать… нечто. И еще больше гордился: я улавливаю то, что недоступно другим!

Борис Башилов писал: «Человек, находящийся во власти иллюзий, созданных в масонских идейных лабораториях, не любит ни сверхъестественный мир, ни естественный мир, а любит неестественный, искусственный мир, созданный разумом».

Так что же именно чувствовалось «избранными»? С помощью своих кураторов они пытались угадать подспудные движения души, уловить реакцию на помыслы и прилоги, которые демоны сами и навевают. Бес-соблазнитель ведь специализируется на этом в мире людей. Соглашусь с исследователем Виктором Острецовым: именно масонский психологизм лег в основу беллетристики, романа.

Подпись и личная печать Гёте под масонским обязательством не разглашать тайну ложи. Веймар, 1783 г.

Увы, хотя Карамзин написал, что «Злощастный Вертер не закон», роман породил целую серию русских подражаний и в литературе, и в жизни. Наиболее ярко вертеризм был претворен в творчестве и личной жизни М. Сушкова. Герой его повести «Российский Вертер», безмерно увлеченный романом Гёте молодой человек «пылкого сложения, чувствительного сердца», добровольно уходит из жизни. Причем сам автор книги, повторяя судьбу литературных героев, совершил самоубийство.