Виктор Шкловский - Заметки о прозе Пушкина

«Возьмемте только Макбета! Когда леди Макбет подбивает своего мужа на убийство, то говорит: «Я кормила грудью детей». Правда это или нет – все равно; но леди говорит, и должна сказать это, чтоб придать тем своей речи большую силу. В дальнейшем развитии действия, когда Макдуфф получает известие о гибели своей семьи, он с дикой яростью восклицает: «У него нет детей!» Эти слова Макдуффа противоречат словам леди; но Шекспир об этом не заботился. Он заботился о силе каждой данной речи, и как леди Макбет, чтоб придать больший вес своим словам, должна была сказать: «Я кормила грудью детей», так ради той же цели Макдуфф говорит: «У него нет детей». Вообще не следует понимать в слишком уж точном и мелочном смысле слово поэта или мазок живописца; скорее художественное произведение, созданное смелым и свободным духом, насколько возможно, следует созерцать и наслаждаться им при помощи такого же духа» («Разговоры Гете», СПБ, 1905, стр. 337–340).

Но Пушкину дата нужна не для того, чтобы отсчитывать от нее годы возраста своих героев, а для того, чтобы ею характеризовать настроенность героев (их враждебность к кругам, захватившим власть в 1762 г.).

Социальное значение всей этой истории невелико, но в то же время она очевидно остра, потому что она снова повторяется уже, как бы в пародийном виде, у Гоголя в повести «О капитане Копейкине». [5]

В «Дубровском» Пушкин решает конфликт еще по-дворянски.

В «Дубровском» мотивировка восстания и поведения разбойников – это «приверженность разбойников к атаману».

Дубровский даже презирает своих подчиненных, говоря им: «Вы разбогатели под моим начальством, каждый из вас имеет вид, с которым безопасно может пробраться в какую-нибудь отдаленную губернию и там провести остальную жизнь в честных трудах и в изобилии. Но вы все мошенники и, вероятно, не захотите оставить ваше ремесло» (Пушкин, т. IV, стр. 254).

Но «Дубровский» был оставлен Пушкиным, – вещь не удовлетворила его.

Не закончив «Дубровского», Пушкин начинает писать «Капитанскую дочку», в которой молодой дворянин принимает участие в восстании уже совершенно реальном – в Пугачевщине.

Решив по-своему в «Пиковой даме» тему о молодом карьеристе, добивающемся богатства, Пушкин через тему о дворянине-разбойнике двигался к теме о восстании, в котором народ преследует собственные свои цели и ведется собственными своими вождями.

В статье о «Капитанской дочке» и «Дубровском» (статья еще не напечатана) П. Калецкий показал, что «Дубровский» и «Капитанская дочка» не соседят, а как бы взаимно исключают друг друга. Это разные решения одной и той же коллизии.

«Капитанской дочкой» Пушкин как бы зачеркнул «Дубровского».

Пушкин по-разному относился к своей неволе. Иногда он писал:

Но не выходила «живая песнь».

Пушкин не сдавался никогда, хотя ему приходилось думать о сумасшествии как об избавлении.

Страшно не безумие, страшно то, что безумие не дает свободы.

Отъезд в деревню не удавался.

Сумасшествие не могло спасти.

Осталась смерть.

И в виде удачи – ссылка.

О сумасшествии, как об исходе, писал Пушкин и в еще не опубликованных черновиках «Домика в Коломне».

Был еще другой, внутренний исход, едва ли не самый трудный.

Он состоял в том, что нужно было принять Пугачева в историю.

В упомянутой выше книге Мельгумова – Кенига авторы оправдывают Пушкина в том, что он написал «Историю Пугачевского бунта». Обвинения были выдвинуты в 1835г. в т. X «Библиотекой для чтения».

Вот что пишет рецензент об «Истории»: «…самое событие, – бунт обольщенной и пьяной черни в отдаленной провинции, продолжавшийся несколько месяцев, не имевший никакого влияния на общую судьбу государства, ни в чем не изменивший хода ни внешней ни внутренней политики, не может быть предметом настоящей Истории, и, в крайнем случае, составляет только ее печальную страницу, которой, по-несчастию, мы не в праве вырвать, но которую властны перекинуть при чтении, не расторгнув тем связи повествования о целой эпохе, не расстроив в мысли ряда блестящих и утешительных событий, образующих истинную, прагматическую историю того времени».