Согласно Морсону, «семиотический тоталитаризм» — это тип мышления, которое постулирует, что за многообразием фактов индивидуальной и исторической жизни, или многообразием литературного текста, существует связная система, способная объяснить все («a set of rules, a system, or a pattern that can explain everything» (набор правил, система, или модель, которые могут объяснить все (англ.) )). См.: Morson Gary Saul. Hidden and Plain View: Narrative and Creative Potentials in «War and Peace». Stanford, 1987. P. 84–86. См. также его «Prosaics and Anna Karenina» (Tolstoy Studies Journal. 1988. Vol. 1. P. 1). Чеслав Милош в Нобелевской лекции 1980 года говорил о скрытой связи между представлением о литературе как écriture (стиль (фр.) ) (свойственном формализму и структурализму) и развитием государственного тоталитаризма (The Nobel Lecture, 1980 // The New York Review of Books. 1981. March 5. P. 12; см. об этом: Malmstad. С. 74).
Роман «Дар» был написан между 1933 и 1937 годами, в Берлине, причем Набоков сначала написал биографию Чернышевского и «книгу» Федора об отце (в таком порядке). Этот факт установлен в книге: Boyd В. Vladimir Nabokov: The Russian Years. Princeton, 1990. C. 399. Бойд настаивает, что «Жизнь Чернышевского» и роман «Дар» в целом «оперируют в совершенно различных модусах». По его мнению, книги Федора представляют собой «конденсированный», намеренно преувеличенный вариант набоковской структуры, с ее стремлением к упорядоченности (см. с. 397 и 462).
О теоретическом по преимуществу подходе к проблемам подтекста см.: Тамми, 1991.
все небо в алмазах (англ.) — Ред.
О, моя бедная Матильда! Но мое ожерелье было поддельным! (фр.). — Ред.
«Бриллиантовое ожерелье» (фр.). — Ред.
С тихой улыбкой безумного ученого (англ.). — Ред.
Не все русские любят Достоевского так сильно, как американцы (англ.). — Ред.
Исследование Мейер содержит много ценных наблюдений о полигенетичности у Набокова (без применения соответствующего теоретического аппарата), о некоторых запутанных проблемах в этой полезной работе см.: Тамми 1990б.
Подлинный паспорт художника — его искусство (англ.). — Ред.
В своей оценке аналитического метода Тарановского Левинтон и Тименчик (1978: 207) уже выделили «цитатную арлекинаду» Набокова в качестве объекта того варианта подтекстового подхода, который применялся до этого для анализа творчества поэтов типа Мандельштама. Изложенные выше заметки являются попыткой применения этого внушения в сфере практического анализа.
Об этом вспоминает бывший студент Вл. Набокова А. Аппель. См. интервью Вл. Набокова, данное А. Аппелю 25–29 сентября 1966 года в Монтрё в кн.: Nabokov: The Man and His Work, Studies / Ed. by L. S. Dembo. Madison; Milwaukee; London: The University of Wisconsin Press, 1967. По-русски напечатано в кн.: Набоков Вл. Рассказы. Приглашение на казнь. Эссе, интервью, рецензии. М.: Книга, 1989. С. 423.
Набоков Вл. Защита Лужина. Ann Arbor: Ardis, 1979. В дальнейшем цитаты из романа будут приводиться по этому изданию с указанием страниц в тексте.
Kawabata Y. Le Maitre ou le Tournoi de Go. Paris: Albin Michel, 1975. В дальнейшем цитаты из романа будут приводиться по этому изданию, но в русском переводе, а в сносках по-французски — с указанием страниц.
В VI главе романа повествование делает внезапный «скачок» к знакомству Лужина с будущей невестой, при этом весь предшествующий текст приобретает смысл рассказанного ей воспоминания. Цитирую:
«…по выражению его лица, по сонному опусканию тяжелых век, по чуть раскрывшемуся рту, словно он собирался зевнуть, она заключила, что ему стало скучно, что вспоминать надоело. Да и вспоминал-то он равнодушно…» (93).
«…как только он стал тщательно проверять свое открытие, Лужин содрогнулся <���…> как страшно, как изощренно, как гибко повторялись за это время образы его детства <���…> но еще не совсем понимал, чем это комбинационное повторение для его души ужасно» (225).
«…Лужин негодовал на себя, что не спохватился, не взял инициативы, а в доверчивой слепоте позволил комбинации развиваться» (225).
Johnson В. Barton. Worlds in Regression: Some Novels of VI. Nabokov. Ann Arbor: Ardis, 1985. P. 91–92.
«Перечитывая теперь этот роман, — пишет Набоков, — вновь разыгрывая ходы его фабулы, я испытываю чувство, схожее с тем, что испытывал бы Андерсен, с нежностью вспоминая, как пожертвовал обе ладьи несчастливому, благородному Кизерицкому — который обречен вновь и вновь принимать эту жертву в бесчисленном множестве шахматных руководств, с вопросительным знаком в качестве памятника» (2).
Читать дальше