Отсутствие центра, ощущение того, что мы и не догадываемся о степени сложности жизни, усиливается тем, что четыре части стихотворения представлены с различных точек зрения; вот еще один аспект стратегии дистанцирования, отказа Бродского предоставлять наиболее выгодную позицию своему лирическому герою (или для взгляда на своего лирического героя) [262] См. об этом: Polukhina V. Joseph Brodsky. P. 123.
.
Безусловно, мироощущение Бродского очень современно, его представления о языке, времени и природе совершенно иные, нежели у Вергилия. И все же, в этих двух разных пасторалях, в более абстрактной и философичной «Эклоге 4-й <���…>» и в более конкретной и пасторальной «Эклоге 5-й <���…>», Бродский и выдает свое увлечение античностью и отдается ему. Классические аллюзии и прямые указания на классику встречаются на протяжении всего текста. Так, в заключительной части «Эклоги 5-й <���…>» неожиданно возникает ссылка на греческого поэта Симонида. Время дня, описанное в этой части, сумерки, напоминает о том, что пять из десяти Вергилиевых эклог заканчиваются наступлением вечера [263] Симонид Кеосский (ок. 556–468 гг. до н. э.). Вероятно, упоминаемые Бродским «лодыжки» относятся к куплету, в котором Симонид призывает музу воспеть «прекрасно-лодыжного сына Алкмены» (Bowra С.М. Greek Lyric Poetry: From Alkman to Simonioles. Znd. ed., Rev. Oxford, 1961. P. 357. О концовках эклог Вергилия см.: Leach E.W. Vergil's «Eclogues». P. 76.
.
Но решающее значение имеет то, что в Вергилии Бродский нашел родственную душу. В конце концов, «Пятая эклога» Вергилия посвящена двум певцам, которые стараются превзойти один другого, воспевая Дафниса, и стихотворение движется от упоминания о трагической смерти в начале к завершению на оптимистической ноте, на песне. Во многих отношениях это именно то, что делает и Бродский в своих эклогах, переходя от мрачных размышлений о природе и времени к утверждению силы языка и поэзии. Эклоги Бродского никоим образом не подражания, но произведения художника, которого заботят те же вопросы, что занимали его предшественника, а форму эклоги он использует для того, чтобы воздать должное классической традиции и поразмыслить о ней.
Биллем Г. Вестстейн (Голландия). «МЫСЛЬ О ТЕБЕ УДАЛЯЕТСЯ, КАК РАЗЖАЛОВАННАЯ ПРИСЛУГА…» (1985)
Мысль о тебе удаляется, как разжалованная прислуга,
нет! как платформа с вывеской «Вырица» или «Тарту».
Но надвигаются лица, не знающие друг друга,
местности, нанесенные точно вчера на карту,
и заполняют вакуум. Видимо, никому из
нас не сделаться памятником. Видимо, в наших венах
недостаточно извести. «В нашей семье, — волнуясь,
ты бы вставила, — не было ни военных,
ни великих мыслителей». Правильно: невским струям
отраженье еще одной вещи невыносимо.
Где там матери и ее кастрюлям
уцелеть в перспективе, удлиняемой жизнью сына!
То-то же снег, этот мрамор для бедных, за неименьем тела
тает, ссылаясь на неспособность клеток —
то есть извилин! — вспомнить, как ты хотела,
пудря щеку, выглядеть напоследок.
Остается, затылок от взгляда прикрыв руками,
бормотать на ходу «умерла, умерла», покуда
города рвут сырую сетчатку из грубой ткани,
дребезжа, как сдаваемая посуда.
«Мысль о тебе <���…>» — последнее стихотворение из сборника «Урания» (1987). В сборнике, изданном по-английски, «То Urania» (1988), включившем авторские переводы Бродским собственных стихотворений, среди которых и «Мысль о тебе <���…>», данное стихотворение появилось под названием «In Memoriam». Поскольку имени не названо, то остается неясным, по крайней мере — из названия, о ком вспоминается или чьей памяти посвящено стихотворение.
В нескольких своих книгах [264] См., например: Ricoeur Р. 1) Interpretation Theory: Discourse and the Surplus of Meaning. Fort Worth, 1976. P. 25–37; 2) Hermeneutics and the Human Sciencc. Cambridge, 1981. P. 147–149.
Рикер указывает, что в письменном дискурсе вопрос референции к контексту всегда остается более или менее проблематичным. Будучи текстуальным, сам текст «деконтекстуализуется», хотя и может содержать некоторые характеристики (deictics, дейктики — непосредственные указатели), отсылающие к конкретному тексту. На основе этих характеристик читатель связывает текст с контекстом, соотносит его с ситуацией, внешней тексту.
Одним из принципиальных различий между нелитературным и литературным текстами является то, что нелитературный текст отсылает к уже данному контексту (мир, как «объективно» существующий, если так можно выразиться, во имя простоты), в то время как литературный текст создает либо в любом случае имеет возможность создать свой собственный контекст. Дейктики (непосредственные указатели) в литературном тексте (наречия времени и места, личные местоимения и т. д.) не отсылают к ситуации и лицам в реальном мире, а указывают на свою собственную ситуацию. Эта ситуация, сконструированная из лингвистического материала текста, в принципе не связана с «реальными» персонами и «реальными» временем и местом.
Читать дальше