Коллектив авторов - Пристальное прочтение Бродского. Сборник статей под ред. В.И. Козлова

Четвертый «другой» — Абсолют. Эта ценностная сила ни разу не названа в цикле прямо, но, тем не менее, проглядывает в целом ряде образов (море, язык, пустота, холод и т. д.). Речь идет о вненаходимой силе, определяющей мир лирического героя и автора-творца. Это метафизическое измерение образов Бродского, именуемое иногда прямо — например, «Ничто» [80] См., например, стихотворения «Бабочка» (1972), «Похороны Бобо» (1972), «Лагуна» (1973), «Колыбельная Трескового мыса» (1975), «Мексиканский дивертисмент» (1975). В этих стихах прямо заявляется Ничто как противостоящая человеку пустота и удел человека. Однако присутствие этой ценностной позиции ощущается в большинстве стихотворений так называемого первого заграничного периода И. Бродского (1972–1978). . Это — последний предел, по отношению к которому самоопределяется поэтическое сознание.

Как было видно в стихотворении «Ниоткуда с любовью…», ценностное отношение поэтического сознания и адресата развивается в двух накладывающихся друг на друга плоскостях. В одной из них формируется образ автора-творца, который направляет послание неизвестному адресату, в другой — образ лирического героя, обращающегося к любимой женщине, от которой его отделяет пространство. В первом стихотворении эта линия отношений была заявлена во всей сложности. В нескольких следующих стихотворениях цикла образ разлученных будет встречаться в самых неожиданных контекстах, в результате чего сама линия этих отношений предстает одной из ключевых для лирического сюжета всего цикла.

В свете первого стихотворения «никого» может пониматься как абсолютизация отсутствия возлюбленной. Второе стихотворение цикла целиком вполне может быть увидено как метафорическое разворачивание мотива разлуки. Разлука оборачивается пустотой («никого кругом»), а та — «холодом», «Севером». «Горячий чай», появляющийся в последнем четверостишии предстает как образ прошлого, а заодно — как неосуществившаяся перспектива любви. Настоящее — это «снег», который — вместо «смеха» — «раздается» «в гортани» лирического героя.

Несмотря на сложность конструкции, четверостишие сохраняет центральный смысловой стержень: «прощай» — это единственное слово («речь»), которое вырывается, а скорее даже застывает «в гортани» героя, подобно советскому герою Седову, замерзшему во льдах Северного полюса [82] В феврале 1914 года русский полярный исследователь и гидрограф Георгий Седов с двумя спутниками двинулся на собаках к Северному полюсу. В пути он умер. А в 1937 году советский ледокол «Георгий Седов» был зажат во льдах Центрального Арктического бассейна и дрейфовал до самого Грендландского моря. Эти образы получили литературное воплощение в стихах Н. Заболоцкого («Седов») и, по версии С.Н. Бройтмана, в стихах Б. Пастернака, посвященных северу («Зимняя ночь»). .

«Прощай» — обращение к женщине, принадлежащее лирическому герою. Для сравнения, автор-творец в предыдущем стихотворении адресата-читателя приветствовал. Лирический герой обратился к адресату-женщине совершенно противоположным образом.

В третьем стихотворении образ женщины-адресата угадывается за «кайсацким именем», которое «язык во рту / шевелит в ночи, как ярлык в орду». Некоторые исследователи прочитывают как фамилию оставленной в России возлюбленной Бродского — Басманова [83] Этой догадкой исследователь творчества поэта В. Куллэ поделился с Е. Семеновой, о чем пишет в своей статье Е. Семенова. Поэма Иосифа Бродского «Часть речи» // Старое литературное обозрение. 2001, № 2. . Имя адресата может рассматриваться как ключ к генезису образной системы всего стихотворения. Древнерусские образы «татарвы», «обагренного князя», «косой скулы», «слова о… полку», «ярлыка в Орду» [84] Даже образ «чужой земли», самостоятельно не отсылающий к сюжету похода Игорева полка, в контексте других образов также вплетается в контекст древнерусского сюжета. , встречающиеся на протяжении 12 строк и более в цикле не всплывающие, — это, прежде всего, фон для «кайсацкого имени». Как известно, татары во времена ига выдавали русским князьям ярлыки на княжение. Но у Бродского «ярлык» — это своеобразный пропуск «в Орду», в мир утерянной подруги. А этому миру противостоит образ разгромленного Игорева полка.