Сергей Чупринин - Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета

Об этих внутрицеховых проблемах не стоило бы, разумеется, и говорить, но кадровый вопрос (по аналогии с булгаковским квартирным ) энергично переформатирует нашу критику, воздействуя и на утверждающийся как норма тип литературно-критического высказывания, и на его поэтику.

Если раньше каждое издание, привлекавшее авторов со стороны, представляло собою что-то вроде Гайд-парка и каждое высказывание, вплетаясь в разноголосицу критического хора , соответственно воспринималось всего лишь одним из возможных, то принятая нынче модель «одно издание — один критик» с неизбежностью устраняет из повестки дня и идею плюралистической состязательности мнений, и диалогичность их внутреннего устройства.

Каждый обозреватель — естественно, только на территории своего издания — и царь, и бог нынче, и воинский начальник. Его речь по определению монологична и императивна, так что если уж скажет, например, академически страстный Андрей Немзер: «Сколь ни сужай круг лучших современных писателей, Вишневецкая в нем останется» («Время новостей», 13.02.2003), то читатели, отрезанные от иных мнений, принуждены либо принимать сказанное критиком на веру, либо не принимать. Как, равным образом, если даст клиент-ориентированный Лев Данилкин команду читателям «Афиши»: «Можно покупать почти все подряд, французов и англичан — практически безоговорочно; следует избегать авторов-женщин — Шевалье, Оутс, Токарчук, Прюдом» (2003, № 3), то и она не подразумевает ни возражений, ни даже корректировки.

Спросят: но ведь никто же не мешает читателю, желающему получить объемное представление о процессе, заглядывать в другие издания? Вопросом же и отвечу: а часто ль вы, кроме профессионалов, встречаете сейчас охотников следить сразу за несколькими изданиями? В том-то и проблема, что нормального, т. е. не отягощенного ни избытком времени, ни чрезмерной любознательностью, читателя такое положение вполне устраивает: можно выбрать своего критика (как, по аналогии, выбирают своего парикмахера, автомеханика, психотерапевта) и, не тратя времени попусту, формировать собственный читательский рацион по его авторитетным рекомендациям.

Это раз. А два: сколько ни сопоставляй позиции сегодняшних газетно-журнально-интернетовских обозревателей, все равно не обнаружишь ни готовности услышать чужое мнение и откликнуться на него, ни суждений, взывающих к дискуссии, к обсуждению всем литературным сообществом [66] Нельзя же ведь в самом деле назвать полноценными литературными дискуссиями те пиаровские кампании на политической подкладке, что были развериуты в 2002 году издательством «Ad Marginem» вокруг романов А. Проханова и В. Сорокина? . Задетые за живое, критики, может быть, и обменяются тумаками и плюхами [67] «Это, простите за выражение, в профессиональном смысле — чушь собачья», — заметил А. Агеев по поводу одного из высказываний члена жюри премии «Национальный бестселлер» М. Трофименкова («Время МН», 15.06.2002). М. Трофименков, похоже, уклонился от рукопашной. Но за координатором «Нацбеста» В. Топоровым не заржавело, и спустя полгода А. Агеев узнал о себе, что «десять лет, как положено лимитчику, проработав дворником в издании либерального толка, он заслужил (заслужил, заслужил!) постоянную прописку в Москве и с тех пор орудует метлой то ли по добровольному выбору, то ли, хочется верить, по инерции» («Ex Libris НГ», 5.12.2002). , но в содержательный спор друг с другом ни при каких обстоятельствах не вступят. Что, надо думать, вполне устраивает распорядителей медийного рынка, рассматривающих любую полемику между изданиями либо как некорректное нарушение корпоративной этики, либо как бесплатную (и тем самым неуместную) рекламу конкурирующей фирмы. И что, безусловно, устраивает наших критиков, которым — признаемся в этом — вести диалог с коллегами и неохота, и недосуг.

Да, недосуг, так как главной (а в ряде случаев — и единственной) добродетелью критиков по найму, которые, согласно контракту, вынуждены совмещать полномочия экспертов с обязанностями репортеров, стала в последние годы оперативность. Сказать не умнее и точнее, а раньше , опережая других, — вот что нынче ценится.

«Нынешний журналист работает — думает и пишет — не просто быстро, а преступно быстро», —

заметила недавно арт-обозревательница «Известий» Ольга Кабанова (17.02.2003). И действительно, вечером в куплете, чтоб с утра в газете — это про них сказано. Коси, коса, пока роса, роса долой, и мы домой — тоже про них, и я готов посочувствовать штатным сотрудникам ежедневных и еженедельных изданий, ибо необходимость участия в гонке за убегающим днем объективно лишает их свободы выбора [68] Имеется в виду то, что критик по найму — при всей своей независимости и, если угодно, отвязности — попросту не вправе пройти мимо бестселлера, по той или иной причине раскручиваемого его коллегами, или мимо сочинения, пусть и не назначенного пока в бестселлеры, но принадлежащего перу писателя, на сегодняшний день признаваемого ньюсмейкером. Что уже само по себе загоняет критика в ситуацию цугцванга, вынужденных ходов. И что, учитывая естественный лимит газетно-журнального пространства и еще более естественный лимит человеческих возможностей, до известной степени объясняет узость, повторяемость и прогнозируемость лонг— и шорт-списков, тасуемых в очередных премиальных сюжетах. Не в том, говоря иначе, беда, что критики читают мало , а в том, что они читают одни и те же книги. и свободы маневра, равно как и права на паузу, на умолчание как форму литературно-критической оценки, делая заложниками сразу двух ни на секунду не притормаживающих марафонов — книгоиздательского и премиального.