Елизавета Кучборская - Реализм Эмиля Золя - «Ругон-Маккары» и проблемы реалистического искусства XIX в. во Франции

Э. Золя. Собр. соч., т. 26, стр. 487.

Н. Mitterand. Zola-journaliste. Paris, 1962, p. 145.

Эмилю Золя была близка демократическая сущность творчества Кладеля. Уже приближаясь к завершению эпопеи «Ругон-Маккары», в 1892 году он писал: «Его излюбленные герои — бедняки городов и деревень, все, кто раздавлен социальной несправедливостью; это — простые, величественные, нежные люди, и каждый их час в битве за существование героичен».

Г. Флобер. Собр. соч. в 5-ти томах, т. 5. М., «Правда», 1956, стр. 466. В дальнейшем тексты Г. Флобера цитируются по этому изданию.

Анри Барбюс. Золя. М., ГИХЛ, 1933, стр. 134.

Э. Золя. Собр. соч., т. 26, стр. 331.

Статья «Об описаниях» (1880 г.), включена в сборник «Экспериментальный роман» (Э. Золя. Собр. соч., т. 24). Романы, созданные в год написания этой статьи или вслед за ней («Нана», «Накипь»), свидетельствуют о том, что описание у Золя иногда утрачивало указанную выше реалистическую функцию и становилось именно самоцелью.

Э. Золя. Собр. соч., т. 25, стр. 189.

Там же, стр. 552.

в романе «Марсельские тайны» Золя дал еще более обобщенную и ироническую характеристику дворянству, которое в «Карьере Ругонов», не нарушая концепции произведения, не могло занимать первостепенного места.

«Слушайте внимательно нашу историю, — говорит легитимист, дворянин де Жирус, изредка позволяющий себе вольнодумствовать. — Мы называем себя цветом Прованса и думаем, что это дает нам право сидеть сложа руки, в постоянном бездействии… И мы гордимся своим пустым существованием. Мы не работаем, ибо презираем труд».

Де Жирус очень трезво оценивает исторические перспективы дворянства: «Клянусь богом, одиночество и лень убьют нас прежде, чем появится какой-нибудь законный государь. Будь у нас немножко прозорливости, мы увидели бы ход событий. Мы кричим фактам: „Ни с места!“, а факты спокойно проходят по нашим телам и давят нас» (Э. Золя. Собр. соч., т. 2, стр. 61).

Заключительные главы романа «Марсельские тайны», создавая которые Золя обращался и к газетным публикациям 1848 года и к историческим документам, содержат превосходную экспозицию материалов, вошедших затем в исторический план «Карьеры Ругонов». Избранный писателем в данном случае жанр романа-фельетона потребовал строгой точности и публицистической заостренности оценок, раскрывающих самую суть типического явления — поворота буржуазии к реакции. «Этот торговый люд, консервативный по самой своей природе, не хотел поступиться ни одним су из накопленных богатств». «Не имея никаких иных интересов, кроме материальных», буржуа лучшим правительством считали то, «которое предоставляет дельцам наибольшую свободу действий». Сохраняют большой интерес страницы романа-фельетона, где сказано об очевидном после 1848 года факте вырождения революционных традиций французской буржуазии, которая рисовала теперь некий идеал «добропорядочной свободы, скроенный по ее обывательской мерке», а на деле страстно желала «только одной свободы — наживать миллионы» (Э. Золя. Собр. соч., т. 2, стр. 309–310).

Об атрофии гражданских чувств у буржуа говорил и В. Гюго в «Наполеоне Малом»: «Скажем прямо, человеческий рассудок, а мозги буржуа в особенности, таит в себе непостижимые загадки». Лавочник и банкир, мелкий торговец и биржевой маклер, понимающие, «что такое человек, заслуживающий доверия… что значит отдать ключ в верные руки, голосовали после 2 декабря за Бонапарта». Гюго задает им всего два вопроса: «Вы выбрали Луи Бонапарта президентом республики? Да. А взяли бы вы его к себе кассиром? Ну, разумеется, нет!» (В. Гюго. Собр. соч., т. 5, стр. 151).

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 273–274.

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 83.

Метаморфоза Пьера Ругона раскрыта Золя с такой психологической и социальной достоверностью, что не может не восприниматься в широких ассоциациях: в масштабах, соответствующих маленькому провинциальному городу, процесс возвышения Ругонов выявил типичнейшие черты бонапартизма, и в подтексте «Карьеры Ругонов» явственно присутствует образ авантюриста, домогавшегося Империи. В «Истории одного преступления» (опубликованной в 1877 г.) Гюго писал: «До страшного дня 4 декабря Луи Бонапарт, возможно, сам еще не знал себя по-настоящему». Однако «такие чудовищные дела не могут быть импровизацией, они возникают не вдруг, не сразу; смутные, едва намеченные, они долго развиваются и зреют; круг идей, в котором они всходят, поддерживает в них жизнь; они всегда наготове для подходящего случая…». Все, изучавшие «эту любопытную личность, метившую в императоры, не усматривали в ней признаков дикой, бесцельной кровожадности… Резня на бульваре внезапно обнажила перед всеми эту душу… Смешные прозвища — Горлопан, Баденге — исчезли… Все содрогнулись…» (В. Гюго. Собр. соч., т. 5, стр. 510–511).