Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.

Очевидно, автор считал, что в сказке не может быть места подробностям сухим травинкам и хромовым сапогам, что в сказке нужно только самое крупное обобщение. Вот красные, а вот белые, вот доблестный герой, а вот гнусный изменник.

Ну что же, в каком-то смысле это правильно. Сказка действительно живет не разрозненными, бытовыми подробностями, а обобщением.

Но обобщение не должно быть общим местом.

И повести и сказке в равной мере нужен материал: быт, люди, вещи. Разница только в том, что для сказки надо из груды материала отбирать самое принципиальное, самое меткое и самое простое.

Не только бытовая, но даже и волшебная сказка требует реальных подробностей. Вспомните пестрые и шумные восточные базары «Тысячи и одной ночи». Вспомните церемонный императорский двор в андерсеновском «Соловье» и почти такой же церемонный птичий двор в «Гадком утенке». Вспомните, наконец, любую из былин о кулачных боях на новгородском мосту или о богатырской заставе под Киевом. Везде — быт, живые люди, характеры. Да еще какие характеры, — сложные, с юмором, с причудой!

Если есть такие характеры в сказке, в ней может быть и живое действие, и настоящая борьба без предрешенного исхода, а не аллегория и риторика под видом сказочной фабулы. [155] В последнем издании статьи («Воспитание словом», 1964) автором сделано следующее подстрочное примечание: «Статья эта писалась в то время, когда еще не было таких современных сказочников, как талантливая шведская писательница Астрид Линдгрен и замечательный итальянский поэт и прозаик Джанни Родари».

Когда-то, в самую раннюю пору революции, о детской повести можно было сказать почти то же, что мы говорим сейчас о сказке. Первая повесть была так же бедна содержанием и условна, как та сказка, которая появилась у нас только теперь, после снятия с нее педагогического запрета. [156]

Новая повесть о новом быте, адресованная новому читателю — ребенку, была не только нужна, — в ней чувствовалась уже настоятельная необходимость.

А между тем вырваться из круга традиций предреволюционной детской литературы было не так-то легко.

От недавнего прошлого наша детская библиотека получила наследство большое, но весьма сомнительное. Каталоги книг, изданных перед революцией для детей, — это объемистые томы аннотаций.

Чего тут только не было! Астрономия, зоология, руководство для собирателей бабочек, жизнь и быт разных народов, мифы Древней Греции…

А какой длинный перечень романов для юношества, повестей для старшего возраста, сказок и рассказов для младшего!

В этом перечне изредка мелькали имена Доде, [157]Диккенса, Гюго, Толстого, Тургенева, Короленко, попадались книжки Элизы Ожешко [158]и Марии Конопницкой, [159]но, пожалуй, больше всего было популярных повестей, принадлежавших неутомимому перу англо-американских детских писательниц и их менее преуспевавших сестер, писавших по-русски.

В западных повестях для детей было больше выдумки. Некоторая сентиментальность иной раз уживалась в них с юмором. А наши поставщики ходких повестей особым юмором не блистали.

Но родственное сходство переводной и отечественной специфически детской литературы было несомненно. Та и другая интересовались преимущественно сиротками и найденышами таинственного происхождения. Та и другая проповедовали скромность, милосердие и терпение. Впрочем, в конце концов всегда оказывалось, что эти добродетели представляют собой самый краткий и верный путь к благополучию и карьере.

Весь мир — вернее, мирок — этой условной, идиллической литературы, отечественной и переводной, неподвижно и прочно покоился на своих устоях. Общественные перегородки были почти непроницаемы. Если какой-нибудь маленькой уличной певице удавалось проникнуть в графский замок и даже положить голову на костлявое плечо старого графа, то скоро выяснялось, что дитя улицы приходится владельцу замка родной внучкой. Конечно, эта внучка навсегда сохраняла в памяти годы, прожитые в бедности, и становилась лучшим другом для бедняков.

А кто такие были эти бедняки? Трудно сказать. В одной повести — это бедные крестьяне, живущие в «избушке», в другой — сапожник, которому не хватает денег на елку.

А в знаменитой книжке «Отчего и почему маленькой Сюзанны» девочка-аристократка, мадемуазель де Сануа, щедро отправляет все свои новогодние подарки дочкам одного бедного лавочника.

Это происходит после такого разговора: