Барт Эрман - А был ли Иисус? Неожиданная историческая правда

Снова и снова Матфей подчеркивает тесные параллели между жизнью Иисуса и жизнью Моисея. Его основания понятны: он считает Иисуса новым Моисеем, который дает своим ученикам авторитетное истолкование Закона Божия. Такой подход — специфика Матфея: другие Евангелия не включают все эти параллели (царь не пытается убить ребенка; нет бегства в Египет; нет Нагорной проповеди и т. д.). Исходя из своих причин, Матфей выстроил повествование именно так, а не иначе.

Однако такая подача рассказа не имеет отношения к вопросу о том, существовал Иисус или нет. Она лишь наводит на мысль о возможной недостоверности ряда деталей: не добавил ли их евангелист, чтобы удобнее было проводить богословскую линию с Иисусом как новым Моисеем. Историчность главного героя — совершенно другой вопрос.

Выстраивать рассказ в соответствии с определенной канвой — обычное дело. Так поступали не только библейские авторы: это встречается и в наши дни на каждом шагу. Скажем, у нас есть самые разные сценарии: «из грязи в князи», «война хороших против плохих», «падение великого человека» и т. д. Сплошь и рядом они применяются к реальным историческим лицам.

При желании, например, можно подать историю отставки Ричарда Никсона как «шекспировскую» трагедию. Одни факты легко подойдут к этой канве, а те, что не подойдут, можно не упоминать или подкорректировать. Но будет ли это означать, что уотергейтский скандал не имел места, или что Ричард Никсон не существовал? Отнюдь. Можно будет лишь констатировать определенный подход рассказчика.

Так и с Иисусом. Одни ученики Иисуса считали, что через Иисуса говорил Бог, как некогда через Моисея. Они старались рассказать об Иисусе так, чтобы эта аналогия была очевидной. Многие другие ученики считали его пророком Божиим и Сыном Божиим. Поэтому они говорили о нем так, как говорили бы о еврейских пророках (например, Илии, Елисее и Иеремии).

Яркий пример мы находим в рассказе об Иисусе и наинской вдове (Лк 7:11–17), который во многом напоминает рассказ о пророке Илии и сарептской вдове (3 Цар 17:17–24). (Сарепта также находилась в северной части Земли Израилевой.) Илия узнает о смерти единственного сына вдовы и просит несчастную мать дать ему труп. Затем он воскрешает ребенка и возвращает матери, которая восклицает: «Теперь-то я узнала, что ты человек Божий, и что слово Господне в устах твоих истинно». А что у Луки? Иисус приходит в Наин и узнает, что у одной вдовы умер единственный сын. Он велит ей не плакать, подходит к трупу и воскрешает юношу. Евангелист описывает реакцию толпы: «Великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой». Таким образом, толпа понимает, что деяние Иисуса подобно тому, какое некогда совершил Илия, а значит, Иисус — великий пророк Божий.

Когда мы видим столь тесные параллели с Ветхим Заветом, напрашивается мысль, что рассказчик (в данном случае Лука или его источник) выстроил рассказ по образцу ветхозаветного отрывка. Но справедливо ли утверждать, как делает Прайс, что все евангельские повествования — лишь мидраши на Священное Писание? Это слишком смелый вывод, как легко заметить из того факта, что многие приведенные Прайсом примеры весьма спорны. Например, Прайс полагает, что сцена с исцелением тещи Петра заимствована из 3 Цар 17:8-16, где Илия чудесным образом дает пищу все той же вдове и ее сыну в голодное время. Если в случае с наинской вдовой параллель была очевидна, то здесь различий значительно больше, чем сходств. Непонятно, как Прайсу вообще пришла в голову такая аналогия: в 3 Цар речь идет о вдове, а у Марка — нет; в 3 Цар пророк насыщает голодную семью, а у Марка Иисус исцеляет больную женщину, которая затем кормит его (а не наоборот); в 3 Цар пророк помогает неевреям, а Иисус помогает еврейке. Евангельская сцена явно не выстроена по образцу ветхозаветной.

Еще пример — исцеление паралитика в Мк 2. По мнению Прайса, сцена основана на эпизоде в 4 Цар 1:2-17 (Илия и царь Охозия). Да неужели? Прочтите сами и сравните. Различия столь существенны, что непонятно, как Прайс вообще высказывает такую версию.

В целом, у выкладок Прайса есть следующий минус: как мы уже сказали, он правильно подметил, что историки имеют дело с вероятностями, а не с гарантированными результатами. Однако его собственные исторические суждения идут вразрез с этим принципом. У него получается, что наличие в евангельском отрывке даже самого отдаленного сходства с чем-либо в Ветхом Завете дает основание считать отрывок мидрашом. Но разве это вероятностное суждение? Приведем два примера.