Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Но с другой стороны, еще во второй главе повести есть место, сравнивающее „направление нынешнего молодого поколения и того, которое жило, надеялось и мечтало лет двадцать тому назад“, при чем под последним подразумевается молодое поколение сороковых годов, к которому принадлежал и Салтыков, а под „нынешним“ — молодежь шестидесятых годов; к этим годам, очевидно, и относится время написания этого места „Тихого пристанища“. Страницею ниже Салтыков еще определеннее говорит о неприязненном отношении общества к этой современной молодежи, об ее „суровых, нередко носящих характер исключительности и нетерпимости отношениях к действительности“, о перекорах идеалистов с материалистам и, „которых мы были свидетелями в недавнее время“, об обвинениях в „мальчишестве“: все это место несомненно относится уже к значительно более позднему времени, вероятнее всего к 1863–1865 гг., потому что о „мальчишестве“ и вообще о молодом поколении шестидесятых годов Салтыков говорил именно в своих статьях „Современника“ 1863–1864 гг.

К тем же годам несомненно относится и то место из шестой главы „Тихого пристанища“, где речь идет о славянофилах и где отношение к ним настолько неприязненное, каким оно не могло быть у Салтыкова конца пятидесятых годов. Про славянофилов говорится здесь, „что у них только и света в окошке, что Москва“, а про одного провинциального славянофила, который „в поддевке ходит и бородку отпустил“, один из положительных типов повести отзывается так: „как себЯ-то, баринок, ты исковеркал, так и землюто русскую исковеркать мнишь!“. Это снова приводит нас к 1863–1864 гг., когда подобные отзывы Салтыкова о славянофилах можно было не один раз встретить на страницах его статей в „Современнике“.

Наконец, последнее место: попав в город Срывной, Веригин отправляется с визитами к местным властям и в том числе к предводителю дворянства, который „с благоговением, хотя и не без робости отозвался о тверском благородном дворянстве (увы, это было в ту пору, когда и т. д.)“. Тут у Салтыкова хронология спутана: визиты Веригина властям относятся к середине 1857 года, когда „тверское благородное дворянство“ еще ничем себя не проявило и когда еще не была в ходу ироническая фраза Добролюбова, которую пересказывает Салтыков — „в настоящее время, когда…“. Мы знаем, что тверское дворянство впервые проявило свою оппозиционность в декабре 1859 года и продолжало свою линию до февраля 1862 года, когда и последовал правительственный разгром тверской оппозиции. Говоря о действиях „тверского благородного дворянства“ в прошедшем времени, Салтыков делал это, разумеется, никак не раньше 1861–1862 гг., к которым, таким образом, и сам приурочил время написания „Тихого пристанища“.

Все эти многочисленные, хотя и косвенные, хронологические указания позволяют притти к вполне определенному выводу: повесть „Тихое пристанище“ была начата в конце 1857 или начале 1858 гг. — быть может, как продолжение тем, намеченных в „Губернских очерках“; Салтыков продолжал писать и обрабатывать ее в 1858–1862 гг., к последнему из которых относится главная часть окончательной обработки дошедшего до нас текста; но и позднее, в 1863–1865 гг., он возвращался к этой повести, дополнял ее целым рядом мест, которые явно не могли быть написаны ранее. Мы полагаем, что именно о „Тихом пристанище“ говорил Салтыков в письме, к Некрасову из Пензы от 8 апреля 1865 г., обещая приехать осенью в Петербург и подчеркивая: „в Петербург я, наверное, привезу повесть“ [189] «Письма», т. I, № 35. К этому надо прибавить, что в о6ъявлении «Современника» на 1865 год был обещан «роман Н. Щедрина» . Но повесть эта, над которой Салтыков работал почти десять лет, так и не появилась в печати; строгий судья своих произведений, Салтыков увидел всю слабость этой своей последней попытки в области „психологической беллетристики“ — попытки уже не первой, но всегда кончавшейся для него неудачей. Создав новый род литературы, он напрасно пробовал состязаться с Тургеневым в старом типе психологических повестей, к которым с этих пор уже никогда не возвращался.

Неудачная по литературному выполнению повесть „Тихое пристанище“ представляет, однако, значительный интерес при изучении последовательного развития всего творчества Салтыкова. Начатая непосредственно вслед за окончанием „Губернских очерков“, повесть эта была тесно связана с ними и по описываемому быту, и по теме. Мы уже не один раз говорим о ней, исследуя отношение Салтыкова к расколу и раскольникам, — сперва как судебного следователя в Вятской губернии, а потом и как автора рассказов из раскольничьего быта в „Губернских очерках“ (см. выше, гл. IV и V). „Тихое пристанище“ самым тесным образом связано и с этим бытом, и с этими темами. Герой повести, Веригин, попадая в глухой провинциальный город Срывной, являющийся центром раскола, становится невольным действующим лицом в эпизодах, связанных с правительственным гонением на раскол. Он оказывает главарю местного раскола, старику купцу Клочьеву, значительную „услугу“ (так, между прочим, и названа шестая глава), предупреждая его о готовящемся ночном обыске, подробному описанию которого и посвящена следующая глава. Услуга эта должна была, повидимому, стать узлом дальнейшего фабульного развития повести, ею как раз на ней и обрывается дошедшая до нас часть рукописи (если предположить, что повесть была закончена Салтыковым). Отношение к расколу здесь уже совсем не то, каким оно было еще в „Губернских очерках“, не говоря уже о следовательских „рапортах“ Салтыкова в 1854–1855 гг.; городничий и следователь, производящие ночной обыск, нарисованы в самых темных тонах — и нет сомнения, что Салтыков вспоминал о собственных своих подобных, подвигах, когда писал эти страницы.