Четыре года самой страшной войны двадцатого века были самым лучшим временем в сознательной жизни моего отца. До войны были тридцатые годы, шизофреническое время для начинающего жизнь интеллигента. Страх уживался с беззаботностью. За ночь мог исчезнуть приятель-сверстник или чтимый старший товарищ, как Николай Алексеевич Заболоцкий. Поверить в то, что они были прежде затаившимися шпионами и саботажниками, было невозможно, но не умещалось в сознании и то, что СССР может быть чем-то иным, нежели страной социальной справедливости, готовой прийти на помощь униженным и оскорбленным всего мира. В литературе устанавливался бюрократический режим, которым верховодили неумные, недобрые, неталантливые люди. Но можно было весело дразнить их пародиями и эпиграммами, правда, все меньше в печати, все больше в домашних альбомах. [1] О хранящемся у меня литературном альбоме моих родителей я рассказывал на конгрессе в Наrrogatе (Англия) в 1990 г., в докладе «Легкая поэзия в тяжелые времена».
Война, казалось, покончила с этим двусмысленным существованием. Когда 13 декабря 1943 года отцу и его ближайшим друзьям-поэтам, Вадиму Шефнеру, Анатолию Чивилихину и Александру Гитовичу, приехавшим с разных фронтов, удалось встретиться в осажденном Ленинграде в гостинице «Астория», они составили там «Асторийскую декларацию», где, в частности, писали: «3. Наша дружба, подвергавшаяся гонениям в предвоенные годы, оказалась одной из тех сил, которые помогли нам в труднейшие дни войны и блокады служить своему Отечеству. 4. Наши творческие принципы продолжают быть простыми и ясными: писать правду („Не лги самому себе, и ты не будешь лгать другим“). В 1940 году Юрий Николаевич Тынянов сказал нам: „Я знаю, за что вы боретесь: вы боретесь за то, чтобы вернуть поэзии утраченную цену слова“. Мы отнюдь не желаем, чтобы на поэзию наших лет распространилась оценка: „…многое исчезло: совесть, чувство, такт, мера, ум, растет словесный блуд“. 5. Пользуясь милостью судьбы, которая свела нас в третий год войны здесь, в 124 неотапливаемом номере „Астории“, мы подтверждаем крепость нашей дружбы и нашу решимость бороться за правдивое и высокое советское искусство». [2] Цитирую по кн.: Д. Хренков. Александр Гитович. Л., 1969, с. 101.
Вскоре после войны авторам «Асторийской декларации» пришлось убедиться в том, что «правдивое и высокое» в искусстве несовместимы с «советским». Гитович, Лифшиц и Шефнер стали объектами антисемитской травли в годы так называемой «борьбы с космополитизмом» (1948–1953) (причем Шефнера подвела нерусская фамилия — он не еврей, а потомок российского моряка шведского происхождения). Анатолия Тимофеевича Чивилихина, как человека исконно русского и с правильной фамилией, а в поэзии склонного к архаизму, казалось бы, не тронули. Более того, в пятидесятые годы его стали выдвигать на номенклатурные должности в Союзе писателей, даже перевели в Москву, где он и покончил с собой в 1957 году, в возрасте сорока двух лет. Из петли его пришлось вынимать моему отцу, для которого уход Чивилихина был страшным потрясением — они были особенно близки и откровенны друг с другом. Именно в разговоре с Чивилихиным отец впервые в жизни сказал вслух, другу и самому себе, чт о же на самом деле происходит в стране. В начале пятидесятых, еще при Сталине, они поехали в командировку в Псков. Вечером, валяясь на койках в двухместном гостиничном номере, разговорились с непривычной для обоих откровенностью о том, чту видят в стране, — о нищете и бесправии народа, о полицейском терроре, о тотальном подавлении свободы мысли и слова. «В о л о дя, ну чт о же делать-т о ?» — спросил по-вологодски окающий Чивилихин. И отец, удивляясь самому себе, сказал: «Реставрировать капитализм». Лет двадцать пять спустя, когда он мне это рассказывал, он сам посмеивался над тем, что у него не нашлось других слов, кроме формулы агитпропа, чтобы обозначить мечту о свободе, о нормальном человеческом существовании. К слову сказать, до «реставрации капитализма» в России из авторов «Асторийской декларации» дожил только В. С. Шефнер, которому в 2000 году исполнилось 85 лет. Через девять лет после Чивилихина, в 1966 году, умер А. И. Гитович, чьи последние годы были отмечены дружбой с А. А. Ахматовой, а мой отец умер осенью 1978 года. [3] О его послевоенной жизни см. мемуары его вдовы: И. Н. Кичанова-Лифшиц. Прости меня за то, что я живу. New York: Chalidze Publications, 1982.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу