Сего я стою: мягкосердый голубь,
Я не имею желчи, и обида
Мне не горька.
В этих словах весь Гамлет. У г. Полевого это совсем выпущено.
Равным образом у него ослаблена сцена сумасшествия Офелии:
Его опустили в сырую могилу,
В сырую, сырую могилу!
Как идет этот припев к оборотам колеса в самопрялке!
Так говорит у г. Вронченко безумная Офелия, и эти слова глубоко выражают энергическую дикость ее сумасшествия. У г. Полевого это выпущено.
Полоний . Как это длинно!
Гамлет . Как твоя борода: не худо и то и другое отправить к брадобрею (к цирюльнику, говоря средним или низким слогом). Продолжай, друг мой! Он засыпает, если не слышит шуток или непристойностей.
Последнее выражение Гамлета характеризует Полония; в переводе г. Полевого оно выпущено.
Супруг столь нежный!
Он небесным ветрам
Претил дуть сильно на лицо супруги!
Земля и небо! должно ли припомнить?
И обладанье, мнилось, умножало
В ней обладанья жажду!
Так говорит Гамлет о любви своего покойного отца к своей жене, а его матери; в переводе г. Полевого это прекрасное место ослаблено.
О, если б
Я властен был открыть тебе все тайны
Моей темницы! Лучшее бы слово
Сей повести тебе взорвало сердце,
Оледенило кровь, и оба глаза,
Как <���две> {12}звезды, исторгнуло из мест их
И, распрямив твои густые кудри,
Поставило б отдельно каждый волос,
Как гневного щетину дикобраза!
Это говорит Гамлету тень отца в переводе г. Вронченка, и каком переводе! уже не только поэтическом, но и художественном. Г-н Полевой перевел это место так:
О, если б мог я рассказать тебе, —
От одного бы слова кровь застыла,
И очи выпали б слезами,
И каждый волос на главе твоей стал дыбом!
То, да не то. Вообще там, где драматизм переходит в лиризм и требует художественных форм, с г. Вронченком невозможно бороться.
Иди теперь в уборную красавицы; скажи, что пусть она хоть на палец толщиною наложит румян на щеки – ее ждет такое же превращение; заставь ее смеяться при том.
Это ослаблено в переводе г. Полевого.
Г-н Полевой сделал много выпусков: он исключил непристойности, каламбуры, непонятные намеки, укоротил по возможности роли тех актеров, от которых нельзя было ожидать хорошего выполнения; словом, он в переводе сообразовался и с публикою, и с артистами, и со сценою. Это хорошо; но мы не понимаем причины выпуска нескольких прекрасных мест. Превосходнейшая сцена пятого акта, на могиле Офелии, не только ослаблена – искажена.
У г. Вронченки Гамлет на вопли Лаерта отвечает такою высоколирическою и превосходно воссозданною выходкою:
Кто сей, чья горесть столь неукротима?
Чей вопль, в пути задерживая звезды,
Их изумленьем поражает? Я здесь,
Принц датский, Гамлет!
У г. Полевого это заменено одним стихом:
Кто хнычет тут, кто смеет плакать?
У г. Вронченки:
Лаерт
О, сатана твою исторгни душу!
Гамлет
Худая, друг, молитва!
Прошу тебя, оставь, не жми мне горла!
Я от природы кроток и не вспыльчив;
Однако ж страшное во мне есть нечто,
Чего твоя должна бояться мудрость,
Оставь меня.
У г. Полевого:
Лаерт
Будь проклят ты, убийца!
Гамлет
Тише, тише!
Зачем за горло схватывать меня?
Бороться не тебе со мной, приятель!
То ли это? Но вот следующее место у г. Полевого передано несравненно лучше:
Нет! я не уступлю ему, пока я жив.
Он хочет удивить меня печалью —
Но я любил ее, как сорок тысяч братьев
Любить не могут!
У г. Вронченки это переведено ближе к подлиннику, но очень нескладно и непоэтически:
Я любил Офелию, и сорок тысяч братьев
Ее не могут пламенней любить!
И что, скажи, для ней бы сотворил (?!) ты?
Но следующий монолог, и по полноте, и по силе, и по художественности выражения, у г. Вронченки передан превосходно:
Скажи, что хочешь сделать ты? – Сражаться,
Лить слезы, в грудь разить себя, поститься,
Пить острый оцет, крокодилов жрать —
Я то ж хочу! – Или стенать ты станешь,
В досаду мне, к ней бросишься в могилу?
Вели зарыть себя – и я зароюсь!
Вели насыпать гору, пусть навалят
На нас полсвета! Пусть пред нею Осса
Покажется песчинкой! Величаться
И я, как ты, умею!
В переводе г. Полевого этот дивный монолог превратился в пародию:
Читать дальше