Виссарион Белинский - Постоялый двор. Записки покойного Горянова, изданные его другом Н. П. Маловым

Когда уже принято было несколько бесприютных женщин, мамзель Катенева, принявшая на себя звание и должность президента своего заведения (формы – дело прекрасное, их не мешает соблюдать и девицам), открыла совет о принятии новых несчастных. Совет происходил со всею торжественностию, приличною присутственному дому: президент сидел в углублении залы, за большим столом, покрытым до пола зеленым сукном; над ним висел портрет ее отца, а вокруг стола члены совета, состоявшие из призренных женщин.

– Здравствуйте, Алексей Павлович! – сказала она мне (Горянову). – Садитесь возле меня. Мы работаем в первый день праздника (Пасхи); но работа наша посвящена Ему, как молитва. Мы судим и рядим о принятии новых семейств, потому что еще три отделения не замещены. – Она обратилась к молодой Картуковой, которая сидела у противоположного конца стола и занимала должность секретаря. – Прочтите, – сказала она, – выписки из бумаг, нужных для нашего сведения.

И секретарь прочел известие о лишившейся мужа, разорившейся от пожара и других несчастных случаев и обремененной детьми купчихе Сысоевой.

Катенева повела глаза (??..) по членам совета. – «Что скажете?» – спросила она. – «Принять! принять!» – был ответ. Картукова продолжала: «Анна-Мирль Герценсбуле, девица из Тапсала, по просьбе госпожи Меловой. Местопребывание в здешней губернии, в городе Н…»

– Что же ты, Настенька, остановилась? – спросила девица Катенева: – пороки других не касаются до нас. Помнишь, как привели к Спасителю на суд женщину дурного поведения? Неужели бы ты не стала читать этой притчи? Продолжайте, Настенька!

– Анна-Мирль имеет двух детей…

А, так вот в чем дело! Секретарь был застенчивее председателя; оно так и следует: подчиненные всегда застенчивы в присутствии начальников. Впрочем, как ни странно слышать, что идеальная девица, с возвышенною душою и любящим сердцем, так храбро рассуждает о человеческих слабостях известного рода и не краснея дает знать, что она имеет о них ясное понятие, но мы нисколько не поставляем этой опытности и знания к стыду идеальной девы. Мы выписали это место потому, что оно привело нас в истинное умиление. Теперь обратимся назад.

Приезжает граф Чижов; в это же время был в отпуску и сын Катенева. Чтобы дать понятие о наружности и характере графа, надобно было списать слово в слово несколько страниц, а у нас для этого не достало бы ни времени, ни места. Граф был двадцати осьми лет, пригож собою, с лукавыми глазами, и очень умен и образован, хотя из его разговоров и поступков этого и не видно; но мы верим на слово автору. Как ни бился граф, с которой стороны ни заходил он к Катеневой, но успел приобресть только ее дружбу и заставить ее полюбить себя, как брата. Катерина Михайловна, назло отцу и брату, к отчаянию графа, была верна Долинскому, как и должно героине романа. Вдруг получает она письмо от Долинского, который уведомляет ее, что он женился, и разрешает ее от клятв. С бедной девушкой сделалась апоплексия, продолжавшаяся несколько дней; она была при смерти и умерла бы, если бы лекарь Крузе не спас ее. Этот Крузе, несмотря на свою молодость, был очень искусен, и если автор романа доводит кого-нибудь из героев до гроба, но не хочет совсем уморить, то Крузе творит чудеса. Упомяну об одном действии его чудесного искусства воскрешать мертвых. Хотя генерал и был палачом своей дочери, но в прочих отношениях был, как я уже и сказал, прекрасный человек, только с большими странностями. Так, например, он был чрезвычайно недоверчив и подозрителен, и за ним водился грешок – подслушивать. У него гостил племянник Ершов, промотавшийся повеса, а впрочем, добрый малый; этот Ершов растворил со всего размаха дверь и поразил подслушивавшего разговор своей дочери с Горяновым в висок костыльком замка. Старик чуть не умер, дочь его также, но чудотворный гений Крузе всё поправил.

Итак, Катенева чуть не умерла. Брат ее, тотчас по прочтении рокового письма, вскричал: «Смерть!» – и решился ехать в Вильно, чтоб убить Долинского. Отец еще больше подстрекал его ко мщению, и тщетно добрый Горянов читал им длинные и поучительные диссертации; безумцы не опомнились, a bon homme [2]понапрасну сорил цветы своего красноречия, доводы ума и убеждения чувства. Между тем, Катенева была спасена, но, избавившись от физической болезни, она впала в нравственную, да в какую! стыдно уж сказать. Из шиллеровской девы она сделалась польдекоковскою девкою. Будучи свидетельницею ласк, оказываемых облагодетельственной ею девушке женихом ее, и потом супружеских ласк четы Маловых, которые при людях не очень женировались, она почувствовала какое-то преступное любопытство и, выдумывая средства, как удовлетворить ему, вступила в разговоры с своею горничною. Мы выше видели, что Катенева и без того была довольно сведуща in rerum natura, [3]но, видно, горничная была еще опытнее. Но послушаем саму Катерину Михайловну: